Девятая камена

Я выпрямляюсь под грозой!

9 декабря 1915

БАКУ

Холодно Каспию, старый ворчит;

Длится зима утомительно-долго.

Норд, налетев, его волны рябит;

Льдом его колет любовница-Волга!

Бок свой погреет усталый старик

Там, у горячих персидских предгорий…

Тщетно! вновь с севера ветер возник,

Веет с России метелями… Горе!

Злобно подымет старик-исполин

Дряхлые воды, — ударит с размаху,

Кинет суда по простору пучин…

То-то матросы натерпятся страху!

Помнит старик, как в былые века

Он широко разлегался на ложе…

Волга-Ахтуба была не река,

Моря Азовского не было тоже;

Все эти речки: Аму, Сыр-Дарья,

Все, чем сегодня мы карты узорим,

Были — его побережий семья;

С Черным, как с братом, сливался он морем!

И, обойдя сонм Кавказских громад,

Узким далеко простершись проливом,

Он омывал вековой Арарат,

Спал у него под челом горделивым.

Ныне увидишь ли старых друзей?

Где ты, Масис, охранитель ковчега?

Так же ли дремлешь в гордыне своей?

— Хмурится Каспий, бьет в берег с разбега.

Всё здесь и чуждо и ново ему:

Речки, холмы, города и народы!

Вновь бы вернуться к былому, к тому,

Что он знавал на рассвете природы!

Видеть бы лес из безмерных стволов,

А не из этих лимонов да лавров!

Ждать мастодонтов и в глуби валов

Прятать заботливо ихтиозавров!

Ах, эти люди! Покинув свой прах,

Бродят они средь зыбей и в туманах,

Режут валы на стальных скорлупах,

Прыгают ввысь на своих гидропланах!

Всё ненавистно теперь старику:

Всё б затопить, истребить, обесславить,—

Нивы, селенья и это Баку,

Что его прежние глуби буравит!

25 января 1917

Баку

В ТИФЛИСЕ

Увидеть с улицы грохочущей

Вершины снежных гор,—

Неизъяснимое пророчащий

Зазубренный узор;

Отметить монастырь, поставленный

На сгорбленный уступ.

И вдоль реки, снегами сдавленной,

Ряд кипарисных куп;

Вступив в толпу многоодежную,

В шум разных языков,

Следить чадру, как дали, снежную,

Иль строгий ход волов;

Смотреть на поступи верблюжие

Под зеркалом-окном,

Где эталажи неуклюжие

Сверкают серебром;

Пройдя базары многолюдные,

С их криком без конца,

Разглядывать остатки скудные

Грузинского дворца;

В мечтах восставить над обломками

Пленителен: молвы:

Тамары век, с делами громкими,

И век Саят-Новы;

Припоминать преданья пестрые,

Веков цветной узор,—

И заглядеться вновь на острые

Вершины снежных гор.

1916

Тифлис

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

Море, прибоем взмятеженным,

К рельсам стальным, оприбреженным,

Мечет лазурную гладь;

Дали оттенком изнеженным

Манят к путям неисслеженным…

Но — время ль с морем мечтать!

Мчимся к вершинам оснеженным

Воздухом свеже-разреженным

В жизни опять подышать!

Январь 1916

Петровск-порт

Искры потоками сея,

В сумрак летит паровоз.

Сказочный край Прометея

Кажется призраком грез.

Дремлют вершины, белея…

Там поникал на утес

Демон, над Тереком рея…

Ах!.. Не дыхания роз

Жду! — Различаю во тьме я

Море безбрежное слез.

Январь 1916

Долина Куры

Разноодежная, разноплеменная,

Движется мерно толпа у вокзала:

Словно воскресла былая вселенная,

Древняя Азия встала!

Грязные куртки и взоры воителей,

Поступь царя и башлык полурваный.

Реют воочию души властителей:

Смбаты, Аршаки, Тиграны…

1916

Елисаветполь

К АРАРАТУ

Благодарю, священный Хронос!

Ты двинул дней бесцветных ряд —

И предо мной свой белый конус

Ты высишь, старый Арарат!

В огромной шапке Мономаха,

Как властелин окрестных гор,

Ты взнесся от земного праха

В свободный, голубой простор.

Овеян ласковым закатом

И сизым облаком повит,

Твой снег сияньем розоватым

На кручах каменных горит.

Внизу, на поле в белых росах,

Пастух с тесьмой у дряхлых чресл,

И, в тихом свете, длинный посох

Похож на Авраамов жезл.

Вдали — убогие деревни,

Уступы, скалы, камни, снег…

Весь мир кругом — суровый, древний,

Как тот, где опочил ковчег.

А против Арарата, слева,

В снегах, алея, Алагяз,

Короной венчанная дева

Со старика не сводит глаз.

1916

Эчмиадзин

АРАРАТ ИЗ ЭРИВАНИ

Весь ослепительный, весь белый,

В рубцах задумчивых морщин,

Ты взнес над плоскостью равнин

Свой облик древле-онемелый,

Накинув на плечи покров

Таких же белых облаков.

Внизу кипят и рукоплещут

Потоки шумные Зангу;

Дивясь тебе, на берегу

Раины стройные трепещут,

Как белых девственниц ряды,

Прикрыв застывшие сады.

С утеса, стены Саардара,

Забыв о славе прошлой, ждут,

Когда пройдет внизу верблюд,

Когда домчится гул с базара,

Когда с мурлыканьем купец

Протянет блеющих овец.

Но ты, седой Масис, не слышишь

Ни шумных хвал, ни нужд земных,

Ты их отверг, ты выше их,

Ты небом и веками дышишь,

Тебе шептать — лишь младший брат

Дерзает — Малый Арарат.

И пусть, взглянув угрюмо к Югу,

Как древле, ты увидишь вновь —

Дым, сталь, огни, тела и кровь,

Миры, грозящие друг другу:

Ты хмурый вновь отводишь лоб,

Как в дни, когда шумел потоп.

Творенья современник, ведал

Ты человечества конец,

И тайну новых дней — Творец

Твоим сединам заповедал:

Встав над кровавостью равнин,

Что будет, — знаешь ты один.

Январь 1916

Эривань

В БАКУ

Стыдливо стучатся о пристань валы

Каспийского моря,

Подкрашенной пеной — и выступ скалы,

И плиты узоря,

На рейде ряды разноцветных судов

Качаются кротко,

И мирно дрожит на волненьи валов

Подводная лодка.

Сплетается ветер с январским теплом,

Живительно-свежий,

И ищет мечта, в далеке голубом,

Персидских прибрежий.

Там розы Шираза, там сад Шах-наме,

Газели Гафиза…

И грезы о прошлом блистают в уме,

Как пестрая риза.

Привет тебе, дальний и дивный Иран,

Ты, праотец мира,

Где некогда шли спарапеты армян

За знаменем Кира…

Но мирно на рейде трепещут суда

С шелками, с изюмом;

Стыдливо о пристань стучится вода

С приветливым шумом;

На улице быстрая смена толпы,

Покорной минуте,

И гордо стоят нефтяные столпы

На Биби-Эйбуте.

24 января 1916

Баку