«Шесть тысяч — и свидетели берёзы...»
(перевод с украинского, автор — Микола Руденко)
Шесть тысяч — и свидетели берёзы —
Расстрелянных и взятых на ножи...
Про молодых черниц святые слёзы
Хоть ты, лесная глина, расскажи!
Они кричали в тучи грозовые
Про Страшный Суд, разорваны в клочки.
И долго находили неживые
Предметы: крестики и башмачки
На этом месте. А мордвин, плетущий
Колючую ограду, был тогда
Курносым пацаном... Живи, живущий!
Но помни перед Богом те года.
1988 Чикаго
Птичьи темы
«Взрослым ангелам нужно терпенье...»
Взрослым ангелам нужно терпенье:
И у них там своя малышня.
Соберёшься лететь с порученьем —
Так и плачут: — Возьмите меня!
Объясняешь: там боль и ненастье,
Там война и чужая вина,
Там так трудно мечтают о счастье —
Том, что тут вам навеки — сполна!
Но глядят убеждённо и свято:
— Мы большие... Возьмите сейчас!
Мы слыхали: зовут из кроваток
Те, что очень похожи на нас!
И потом, вечерами, по-детски
Повторяют земные слова:
— Как зовут то созвездье?
— Донецком.
— А вон то, что побольше?
— Москва.
1988 Чикаго
«Радуйся, дикий мой сокол...»
Радуйся, дикий мой сокол:
Нам день для охоты,
Радуйся, дикий мой конь:
Позабудь про узду.
По июньским холмам
Пронесёмся мы бегом и лётом,
А под вечер Господь
Нам затеплит большую звезду.
Приютивших нас на ночь
Мы щедро одарим добычей,
Разбудившую девушку
Звонким одарим кольцом...
Улыбнись, моя радость,
Услышав, как соколы кличут!
Если сына родишь —
Извести меня первым гонцом.
1988 Ньюкастл
«Добрый вечер, мой мальчик...»
Добрый вечер, мой мальчик.
Ты снова один,
Рвёшь бумагу неловким пером.
Фонари усложняют узоры гардин.
Лупит в окна зима, как погром.
И до судорог ясно, что чушь на листе,
И по-детски заманчива смерть.
Только там, в погремушечной пустоте,
Бьются зёрна о круглую твердь.
Не сейчас тебе встать,
И погибнуть не тут
Вам с пером, неразлучным двоим.
Эти зёрна, мой мальчик, ещё прорастут
Сквозь невзрослые рёбра твои.
1988 Лондон
«Ах, железный сентябрь!..»
Ах, железный сентябрь!
Дети — в школу,
Яблоки — на винный завод,
А тебя — в тюрьму.
Небо скинуло звёзды
И нынче голо.
Особенно пусто утром:
Поровну. Никому.
Особенно гол металл:
Куда там нудистам!
Но стократ срамней,
когда он чем-то прикрыт.
На прогулке (руки назад!) —
Вороний диспут:
Допустимо ли вольной пташке
Жрать из корыт
Человечьего зоопарка?
Они как сетка
В жёстком воздухе, и от них черно.
Облетают мудрые перья, легко и метко.
Ни одно не упало белое.
Ни одно.
Ах, весёлый сентябрь!
Бесшабашность
Полуптичьих костей:
Держись, молодая голь!
Слушай, выкормыш-век,
как часы на башне
Отмеряют пайку небес:
— Соль.
— Хлеб.
— Соль.
1988 Лондон
«Белый ворон, белый ворон...»
Белый ворон, белый ворон,
Что ты крутишь надо мной?
Ты же знаешь, что не скоро
Белой пропасти земной
За утраченного братца,
На исходе черна дня —
Отворяться,
Отворяться,
Отворяться для меня!
Белый ворон, что ты лезешь
На развилки без дорог?
Указатели — в железе,
Хоть бы лапы поберёг!
Видишь — чёрные седины
Правят веком под конвой?
Серединой,
Серединой
Пролети, пока живой.
Ах ты, чокнутая птица!
Не отстанет, хоть кричи...
И не спится,
И не снится,
И не плачется в ночи.
Белый ворон, ты упрямый:
Раньше всех пришёл ко мне —
Декабрями,
Декабрями,
Чёрным бликом на окне.
Так не бейся на пороге,
Сядь на левое плечо.
— Что ж, тепло ль тебе в остроге?
— Где ты греешь — горячо!
1988 Лондон
«За блаженные вопли цикады...»
За блаженные вопли цикады,
За упорство калёных кремней —
Наши души вернутся в Элладу
Для прощального круга над ней.
На исходе оборванной пряжи,
Сдавши глине дыханье и вес,
Все леса и скалистые кряжи
Мы увидим с горячих небес.
А тогда засмеёмся счастливо,
И возница коней охлестнёт.
Перекрученной веткой олива
Нам небрежно по ветру плеснёт.
1988 Скиатос
