Стихотворения

Но это уединение Ван Вэя, на наш взгляд, лишено религиозного стремления оставить суетный мир людей. Скорее всего это общение с природой, попытка полного слияния с ней, ощущение себя ее составной частью, что давало поэту заряд поэтического вдохновения, помогало переносить личные неудачи. Природа не изображалась "...почти никогда в отрыве от человека: даже если природа одна и как будто сама по себе, все равно за нею следит одушевляющий ее внимательный взгляд поэта, без которого нам ничего не увидеть и ничего не понять. Как ничего не увидит и сам поэт, если он живет в суете, не замечая, как сменяются времена года" [120, с. 197]. Тема отшельничества была близка Ван Вэю, поэт встречается в своих частых переездах и путешествиях с отшельниками, посвящает им свои произведения.

Состоящий из двух произведений стихотворный цикл "Отшельнику Ху во время его болезни и своей. Одновременно показываю, как следует учиться [буддизму]" можно считать квинтэссенцией буддийского мировоззрения Ван Вэя, выраженной им в стихах. Рискуя утомить читателя длинной цитатой, следует все-таки полностью привести эти два стихотворения поэта, которые являются лучшим доказательством высказанного нами утверждения. Первое стихотворение Ван Вэй начинает тем, что он не может не думать о человеке, его заботах и нуждах, о кратковременности человеческой жизни, несмотря на обещание буддийского вероучения о грядущих перерождениях:

Как только появляется мысль о земле-пылинке,

Тут же, наперекор, появляется мысль о человеке,

жизнь которого словно утренняя роса.

Далее Ван Вэй рассуждает о таких понятиях, как "я" и "бытие", которые есть главное препятствие на пути достижения вечного блаженства - нирваны:

И если ты видишь подземный мир инь,

Как правильно утвердить "я" {*} у людей?

Препятствие - это бытие, и оно является основным.

В устремлении к Пустоте предпочитают отбросить все

приходящее.

{* Вероятно, поэт рассуждает о том, как следует относиться к понятию "я" последователям буддизма.}

Поэт считает, что достигнуть освобождения, вырваться из порочного круга бесконечных перерождений можно лишь путем очищения сознания от порочных мыслей, путем "очищения сердца"; но здесь есть опасность заблудиться в бесчисленных и противоречивых буддийских догматах:

Омыв сердце, неужто не развяжешь узел?

В постижении высшей буддийской истины можно и

заблудиться!

А от привязанности к земной жизни, к мирской суете можно и занедужить: и как сложно определить, что есть реальность:

Из-за любви на самом деле появляются болезни,

От жадности начал чувствовать бедность.

Цвет и голос {*} отрицают безрассудность,

Плавающая иллюзия как раз и есть реальность.

{* Здесь: все живущие в этом мире.}

Но человеку трудно и почти невозможно отбросить все сложности мирской жизни - "четыре большие основы" {"Четыре большие основы" - китайское понятие, состоящее из числа работоспособных мужчин, наличия домашнего скота и повозок, обработки земель и пашен, знамен, барабанов и воинского снаряжения.}, т. е. все то, что составляет жизнь человека, его повседневные заботы и радости:

Четыре большие основы окончательно как отбросить?

Неисчерпаемые явления как можно в пыль обратить?

Возможно, отшельник Ху счастлив, не задумываясь над решением проблем, которые так волнуют Ван Вэя. Поэт предупреждает Ху, оставившего общество, порвавшего узы с людьми, что он рискует оказаться в полном одиночестве, наедине со скукой:

Ты, Ху, молод и ни о чем не задумываешься.

...А скука, по-твоему, с кем будет соседствовать?

Положим, рассуждает далее Ван Вэй:

Одержишь победу, не будешь заботиться о пище.

Ты во всем прав, но должен с радостью выполнять

тяжелую работу.

В строке "одержишь победу" Ван Вэй намекает на притчу из памятника "Ханьфэйцзы", в которой речь идет о диалоге двух учеников Конфуция, один из которых внезапно располнел {Полнота в Китае всегда расценивалась как признак благополучия и довольства. Так, в китайской буддийской иконографии будда Майтрейя (по кит. Милэ) изображается с огромным животом, символизирующим указанные признаки. В Китае его так и именуют "толстобрюхий Майтрейя" - "да дуцзы Милэ".}. После нескольких фраз выясняется, что располнел он исключительно благодаря тому, что успешно воспринял принципы мудрецов древности. В заключение Ван Вэй говорит, что такой человек, который, не имея ни малейшего желания на это, должен тяжело трудиться во благо и процветание буддийского вероучения, не способен даже и рассуждать о том, где же искомая истина:

Если ты не исключение из сказанного,

Неужели будешь рассуждать о том, что близко, что

далеко?

Второе стихотворение Ван Вэй начинает мыслью о том, что лучше все-таки иметь дело с конкретными нескончаемыми мирскими хлопотами, чем с чем-то неуловимым - "бескрайней неясностью":

Плаваешь в Пустоте - напрасно [попадешь]

в бескрайнюю неясность.

Плаваешь в Бытии - непременно [столкнешься]

с нескончаемыми хлопотами.

Ван Вэй считает, что не каждый должен исповедовать буддизм, обыгрывает слово "колесница", употребляя его сначала в переносном смысле - буддийское вероучение, а потом - в собственном, отмечая, что колесница есть лишь средство, с помощью которого можно спасать людей, подобно тому как с помощью лодки просто-напросто переправляются с одного берега реки на другой:

У одних нет колесницы - у других она есть,

А колесница это и есть так называемая "лодка

мудрецов".

Ван Вэй сострадает людям, и неприкрытое сомнение звучит в возможности отказа от мира бедных и больных, поскольку буддизм утверждает неизбежность потока бесконечных рождений и смертей:

Неужели можно оставить мир бедных и больных?

Не утомишься ли от потока рождений и смертей?

Поэту в свете подобных положений совершенно безразлично, как его назовут - лошадью ли, коровой ли - не в этом суть, и не на что тут обижаться, считает Ван Вэй, ибо это лишь внешняя форма:

Не стесняйся ты сравнивать меня с лошадью,

Называй меня хоть коровой.

Ван Вэй недоумевает, почему, собственно, за столь сходные в своем понятии деяния такое сильное различие в оценке буддистами своих сторонников и конфуцианцев: