Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы)

Чуть позже — 9 июня 1918 года — Н.И.Колоколов писал Д.Н.Семёновскому: «Есенин подвизается, кажется, в „Знамени труда“. Если не ошибаюсь, именно там появился его вопль „Господи, отелись!“ и обещание „раскорячить ноги до Египта“ или что-то в этом роде… Забавно и — очень грустно. Вот что могут сделать в год-два беззастенчивые захваливания безответственных людей, коих мы в простоте сердечной именуем критиками. Кажется, Есенин начинает подражать… Маяковскому. Нелепый опыт! Я по-своему ценю Маяковского, этого поэта-лешего, вносящего живописный хаос в парнасские сады, но видеть Есенина в роли его подражателя мне не хотелось бы. Впрочем, я все же надеюсь, что когда-нибудь Есенин вынырнет из того омута литературной дешевки, в который упал» (Письма, 318).

Скорее всего, под впечатлением от этого письма Д.Н.Семёновский вскоре так высказался в печати: «Не будем говорить о так называемых „поэтах-народниках“ из „Знамени труда“, к числу которых принадлежат: Н.Клюев, С.Есенин, П.Орешин и другие. Под величавый шаг восставших масс, под пестрый вихрь великих событий, они, подобно канатным плясунам, стремясь обратить на себя внимание, принимают неестественные позы… <…> С.Есенин воображает себя пророком: „…я по библии — пророк Есенин Сергей“ — хочет „выщипать у Бога бороду“. <…> Не об этих фиглярах от поэзии мы будем говорить» (газ. «Рабочий край», Иваново-Вознесенск, 1918, 15 июня, № 81(166); подпись: Д.С-кий).

В те же дни вышел в свет второй номер журнала «Наш путь», где «Инония» была напечатана полностью в сопровождении статьи Иванова-Разумника «Россия и Инония». Критик, продолжив начатую И.А.Оксёновым апологию поэта-пророка, в то же время использовал поэму Есенина для утверждения собственной социальной и мировоззренческой позиции:

«„Тело, Христово тело, выплевываю изо рта“, — говорит <Сергей Есенин>. И, быть может, многие увидят в последнем только голое „кощунство“, в то время как в нем — лишь разрыв с историческими формами христианства.

Нет, не с Христом борется поэт, а с тем лживым подобием его, с тем „анти-Христом“, под властной рукой которого двадцать веков росла и ширилась историческая церковь. <…>

<…> вся „Инония“ — не богохульство, а богоборчество; всякое же богоборчество есть и богоутверждение нового Слова:

Давно было сказано, что Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых. С тех пор, однако, историческое христианство только и делало Бога живых — Богом мертвых. Оно постоянно входило в союз со всем мертвым, чтобы „прободать копьем клыков“ все живое, „всех зовущих и всех дерзающих“. И вот — в грозе и буре мирового вихря объявилась миру новая весть весны: старый мир смятется и сметется, новый мир восстанет и встанет, святое семя будет новым корнем. Пусть мертвые хоронят мертвых,—

И в этом ином граде все будет по-иному.

<…> В христианстве страданиями одного Человека спасался мир; в Социализме грядущем — страданиями Мира спасен будет каждый человек. Старый путь отвергает новая вера: „Не хочу восприять спасения <и т. д.>“

Это говорит тот самый поэт, который в недавней поэме „Пришествие“ взывал к неведомому Богу: „Ей Господи, Царю мой! Дьяволы на руках укачали землю. Снова пришествию Его поднят крест. Снова разверзается небо… Лестница к саду твоему — без приступок“… Видел тогда поэт: „лестница к саду твоему без приступок“; знает он теперь: „не хочу я небес без лестницы… Я хочу, чтоб на бездонном вытяже мы воздвигли себе чертог“… <…>

Погибнет мир старый, родится мир новый; когда-нибудь, — верили раньше — после крови и мук придет человечество в „град чаемый“. Видит поэт его воочию: „вижу тебя, Инония, с золотыми шапками гор“… И видит он ее не потому, что в нее „когда-нибудь“ придут, на костях наших создавая себе далекое свое блаженство: это изжитая, еще Герценом опрокинутая „теория прогресса“ как цели мировой жизни. Нет, такая „Инония“ нам не нужна; ее-то и надо взорвать в первую очередь; это ее обещало когда-то христианство в своей эсхатологии. „Инония“ наша не там, а здесь, она не вне нас, она в нас самих. Но мы должны бороться за то, чтобы не осталась она только в нас…

<…> Поэмы Блока, Есенина, Белого <“Двенадцать“, „Инония“, „Христос Воскрес“> — поэмы „пророческие“, поскольку каждый подлинный „поэт“ есть „пророк“. И все истинные поэты всех времен — всегда были „пророками“ вселенской идеи своего времени, всегда через настоящее провидели в будущем Инонию» (журн. «Наш путь», Пг., 1918, № 2, май <фактически: 15 июня>, с. 144–150; выделено автором).

И.Н.Розанов обратил особое внимание на характер богоборчества Есенина: «Наиболее запросто обходится с Христом С.Есенин. У него он появляется „товарищем Иисусом“. <…> Поэты из народа пошли гораздо дальше А.Блока и А.Белого: Христос не только с нами, наш, но мы, т. е. революционный народ, и Христос — это, в сущности, только две ипостаси божества; а если „мы сами Христы“, то никакого другого и не нужно — вот итог, к которому приходит Есенин в своей последней поэме „Инония“, где он заявляет, что „тело, Христово тело выплевывает изо рта“, себя объявляет он пророком Сергеем и затем начинает бахвалиться — „даже Богу я выщиплю бороду“. В этой поэме поэт из народа, кое-что обещавший, является бледным подражанием Маяковскому» [12] (газ. «Понедельник», М., 1918, 8 июля, № 19).

Поэма Н.А.Клюева «Медный Кит», вышедшая в свет в октябре 1918 г. в Петрограде (на обложке одноименной книги: 1919), была написана вслед «Инонии» Есенина (непосредственно упоминаемой и в самом клюевском тексте). Рисуя в «Медном Ките» собственную символическую картину происходящих в России революционных событий, во многом перекликающуюся с полотном поэмы Есенина, Клюев, тем не менее, охарактеризовал здесь «новое небо и новую землю» России в смысле, противоположном есенинскому:

Несколько откликов на «Инонию» появилось после выпуска П18. Пролеткультовская критика была на этот раз не вполне единодушна. П.И.Лебедев-Полянский писал так: «В стихах Есенина нет даже здоровых крестьянских настроений. <…> Даже столь часто призываемый поэтом Бог „по-иному над нашей выгибью / / Вспух незримой коровой…“ Возможно, что любители такой „изысканной“ поэзии кривляющихся интеллигентов есть; но рабочему классу она совершенно не нужна. В нашем трудном, но великом творчестве новой жизни она только мешает и раздражает. С.Есенин думает, конечно, иначе. Он горделиво заявляет „До Египта раскорячу ноги <и т. д.>“. Что-то жутко бредовое. Зачем корячиться до Египта или впиваться в снежнорогие полюса? <…> По силам ли это, не есть ли это интеллигентское бахвальство…» (журн. «Пролетарская культура», М., 1919, № 6, февраль, с. 42–43; подпись: В.Г-ъ). Ф.Радванский высказался критически, но менее жестко: «Жив в нем <Есенине> тот боевой, хочется сказать, мальчишеский задор, который может стать революционным порывом, если пойдет на дело, сольется с мощным потоком пролетарского строительства нового мира. <…> Но у нас, у строящего новую, свободную культуру пролетариата — это настоящее революционное дело, действительное строительство счастья на земле, — у Есенина лишь праздное, порою непристойное зубоскальство <…> из всей „народности“ сохранились лишь буйный разгул, крикливость, нарочитая порою грубость образов <…> да лжемистицизм, „библейская мудрость“ церковных начетчиков <…>. Будем все же надеяться, что для Есенина настанет скоро действительное преображение. Для того и говорим мы ему горькую правду: тормошить мертвецов — напрасный труд, нам же ты такой не нужен. Брось перекрашивать „под революцию“ старую негодную ветошь, брось шутовские „пророческие“ ризы, заговори простым человеческим языком» (журн. «Горн», М., 1919, № 2/3, февраль-март, с. 114–115; подпись: Ф.Р.; выделено автором; вырезка — Тетр. ГЛМ).