Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах

Петр Карамышев ^[466]. Приятель Василия Федорова. Высокий плечистый брюнет. Василий Павлович рассказывал, что он любит посадить женщину на шкаф, а сам ходит вокруг и мурлычет, как кот. Я ему нравлюсь, он считает, что с такой истеричкой интересно иметь дело. Раз я шла с Карамышевым по Знаменке, он сообщил, что за всю жизнь написал только одно стихотворенье:

Он убеждал меня, что «Евгений Онегин» — действительно недурная вещь. Что-то случилось с ним страшное. На одном из собраний он плакал, потом исчез без следа. Какое он имел отношение к литературе, не знаю.

Яков Апушкин. Молодой человек с желтым лицом. Был избранником Ивана Аксёнова, что считалось честью. «Надо же кого-нибудь из молодых и похвалить». Аксёнов выбрал Апушкина. Почему — не знаю. Апушкин уезжал летом на Кавказ, был поражен величием природы. Вернувшись говорил: «Оттуда, с вершин и круч, весь Союз поэтов кажется ничтожно-мелким. Выдерживает сравнение только Сергей Есенин! Апушкин заинтересовался Варей Мониной и даже рискнул сделать предложение. „Да нет же, нет“, — мелодично ответила она. В его стихотворенье, посвященном ей, помню строчку»:

Сусанна Мар. Красивая армянка, член группы «ничевоков», гордившихся пустотой. Помню ее строчку:

Впоследствии известная переводчица, жена Аксёнова.

Его строчка к ней:

Яков Бин. Неопределенный юноша без особых примет.

Нина Хабиас ^[467]. В интерпретации насмешников — Похабесс. Дама в большой шляпе с наивно-откровенной чувственностью. Стихи ее — смешно-мелодраматичны:

Таких нельзя обижать, они слишком беспомощны.

Иван Грузинов. Одна из наиболее серьезных фигур в Союзе. Стихи скучно-классического направления. Издавал сборнички. Имел военное прошлое. Был сравнительно образован, думал, искал, но писал суховато, вяло. Помню строчку:

Были у него свои поклонники. Среди них такой, который говорил «монументальные произведенья». В дальнейшем Грузинов работал редактором учрежденческой стенгазеты. Постепенно он терял зрение. Тон его беседы был спокойный, рассудительный. Он не упражнялся в издевательствах.

Сергей Буданцев — автор книги стихов — «Охота за миром» ^[468]. Считался чем-то более значительным среди других. Как-то выступал на эстраде с пылкой похвалой книги стихов Натальи Бенар ^[469], которая далеко не была ему безразлична. Был мужем поэтессы Веры Ильиной ^[470], строгой, скромной женщины, кончавшей тогда университет. Вера Ильина иногда печаталась в журналах. Помню строчку ее стихотворенья, посвященного матери:

Были у нее свои поклонники. Она жила на Молчановке, где раз я ее навестила.

Наталья Бенар. Миловидная, небольшая девушка, тихая, скромная на вид, с великолепным знанием французского языка. Она ни к какой группе не принадлежала и никаких выходок за ней не числилось. Помню ее строку:

Выходила книга ее стихов, довольно объемная, где она говорила о своей темной звезде. Брюсов рецензировал книгу Бенар и определил ее как «серьезные поиски дебютантки». Отчего так случилось, что эта «застенчивая» Наташа стала добычей каждого, спилась, заболела, превратилась в героиню трактирных скандалов, в конце концов была выслана и погибла в состоянии полного разложения? В кафе ходил некий восточный человек и откровенничал, что не выносит больше такую «женщину с надрывом». Наталья Бенар многим испортила жизнь.

Появлялся молодой человек Полонский ^[471], однофамилец известного поэта. Он казался думающим, ищущим, более воспитанным, но подлаживался, под общий тон. Как-то он высказался после моего выступления: «Поговорим лучше об Ольге Алексеевне, как о женщине».

Похаживал большой, добродушный Арго.

Вторым этапом Союза поэтов был дом Герцена, где звучали новые имена.

Имели успех: Марк Тарловский ^[472], Надежда Вольпин.

Иногда выступала симпатичная Сусанна Укше, юристка по профессии. Заслуживало одобрения ее стихотворение о попугае, хвалил Петр Коган. Она говорила: «Я ничего не добиваюсь, пишу, потому что пишется».

Показывалась прехорошенькая Варенька Бутягина. Кто-то усиленно хвалил такой ее образ:

Встречался мне Евгений Сокол, полуслепой, но с таким даром ядовитых слов, что они прилипали накрепко. Его за это боялись. Какой-то срок своей жизни он был мужем поэтессы Лады Руставели ^[473]. Лада была безумно влюблена в декабриста Пестеля и готовила о нем поэму.

В 1920-х гг. Монина собрала под заявлением много подписей и свергла с председательского поста Союза Валерия Брюсова. На престол воссели Бобров и Аксёнов. Мотив был тот, что Брюсов не уделял Союзу внимания.

Из тех, кто еще топтал в те времена московские тротуары, назову Цинговатова, Акима Ипатьевича Кондратьева, Ромма ^[474].

Алексей Яковлевич Цинговатов был осанистый мужчина, рыжий, с толстыми, красными губами. О нем говорили: «Он страшен, он похож на вампира». «Вампир» дал мне французский роман, для пробы в редакции, как переводчицы. Я перевела указанные 20 страниц. Он ответил: «Переводить Вы, конечно, можете, но смотрите на этот эпизод, как на случай». Он приглашал меня в театр, на пьесу «Каин». Центральным местом в спектакле был страшный женский выкрик:

«В мире — смерть!»

Цинговатов написал брошюру о мытье полов.

Александр Ромм читал небольшое изящное стихотворенье. Тема была: «Те, кто придут ко мне сегодня, не застанут меня дома. Меня нет дома для самого себя».

Аким Ипатьевич, не знаю, что писал, но хвастал своей библиотекой и с презреньем смотрел на мои рваные туфли.

Кажется, все, что могла сказать.

Стихотворения

«Рассветный час» (1917–1924)

«Спокойной девушке в себе не верю…»