Простудятся в траве босые осы (СИ)

И музыку зимы воспримет разум

Смолистых слёз,

И всё опять вразброс:

И мысли о деревьях, и деревья,

Входящие то в ступор, то в озноб,

И голый гул дождей, где, онемев, я

Готов был стыть и гибнуть,

Только чтоб

Не утерять счастливого предела

В осеннем том соитье душ и тел,

Чего зима хотела, не хотела,

Страдала – и осталась не у дел…

Теперь ей зимовать над летней прелью

Сырых стогов, над серостью снегов,

Притоптанных дождём, над канителью

Подтаявших метелей, над капелью

С косых антенн, карнизов, проводов.

Теперь ей ждать – и отвергая помощь

Горячечных и сбивчивых ветров –

Ей ждать тебя –

Волнующей, как полночь,

Пугающе похожей на любовь.

*

Зацепиться за слово, движенье, случайную мысль,

За случайный клочок отдождившей, иссякнувшей тучи,

Но остаться с тобой, рядом с небом, простудами, близь

Этих серых рассветов, Бог знает, куда нас несущих.

Засмотреться на ветер, на мокрое утро, на тень

Потерявших себя белых птиц у подножья прибоя.

Как случиться смогла эта синяя сень, эта звень

Непокоя воды и небес неземного покоя!

Нам довольно далось – и упасть, и друг друга найти

В сенокосье лугов, где звенят свиристелей цевницы,

Где забыть – и не слушать,

Не слышать, как время стучится

И потерянным птицам стремится на помощь придти

Чтоб случилось,

Сбылось,

Всё, что с нами не может случиться.

*

Горит закат – темно, цветно и дымно

На нефти, вроде бы?..

Скорее – на крови.

Да восхитись, душою не криви!

Вот заструились звёздные пути –

Красивости, от коих не уйти,

Где пониманье слов интуитивно,

Где умирать легко, хоть и противно,

Где зной, пожар

И выгорает рожь…

И ты, конечно, мимо не пройдёшь,

(Но не сгоришь – ну, разве, обожжёшься)

А там, глядишь, и впрямь подразберёшься

В небесных огневищах

И поймёшь:

Он скорбен –

И невзгож,

И непогож,

Твой крестный путь.

Он был и остаётся

Землёй меж скал, песчаником, рекой

Да тихой влагой старого колодца,

Что опоит, спасёт –

И захлебнётся

Тьмутараканской вековой тоской.

*

Нам изначально было всё дано,

Поднесено, считай, почти на блюдце.

Но ты, пройдя сквозь звёздное окно,

Назад и не подумал оглянуться.

И что теперь искать, кто виноват,

Солому стлать, допустим, или вату?

Тут небеса, конечно, виноваты,

А им тем боле незачем назад.

И насчитав семь бед в рассвете лет,

Ты, может, и вернёшься, но клевретом

Иных миров, забыв при всём при этом

И свой закат, и первый свой рассвет.

И совмещая плотные тела

С астральной там и прочей эфемерью,

Ты обратишься сам в свою потерю

Да и смиришься – родина взяла.

И в жажде забывая о еде,

И не внимая жажде вечной жизни,

Ты припадёшь к надгробию отчизны

И возопишь – о сущей ерунде:

О давнем несогласии с судьбой,

О бренности любви самозабвенной,

И этой, угасаньем убиенной,

Младенчески языческой вселенной,

Истоптанной межзвёздной голытьбой.

*

Сорняк выходит на заданье.

Он расторопен, жилист, крут.

В теченье нескольких минут

Он обеспечит отрицанье

Твоих попыток и надежд

Закрыть в хозяйстве брешь

И плешь

Прикрыть большим листом капусты.

И хоть пили его, хоть режь,

Хоть изводи крутой прополкой,

Он прёт на солнце –

Клейкий, колкий,

В цветной Брюссель,

В капустный Льеж,

В агроустои мирозданья –

В тот сад твой старый,

Что устал

Творить земное – и восстал,

И прежним – снежным,

Вьюжным стал,

Как будто нам с тобой

Отдал –

На боль, беду и стыд всезнанья –

Свой тайный пропуск в подсознанье

С открытым

Выходом в астрал.

*

Легко и влажно отцвела

Сирень. Свой смелый стиль

Она черёмухе сдала.

А тут и новые дела –

Цветёт полынь-ковыль.

Цветёт.

И некий трансвестит,

Чей пылью полон рот,

Уже наметил пол и род

Травы, что завтра зацветёт

И дымно возвестит

О взявших след крапивах-псах,

О жрущих удила

Бойцовых травах, в чьих глазах,

Устах усталых и усах

Ухмылка залегла.

О, в этой зелени-слюне,

В цветочных зеленях,

Ты доверяла только мне:

Ты так страдала обо мне,

Что всё, что было вне, вовне

Любви – внушало страх.

И мы спешили в ночь, в игру

Любви, игру огня,

Где возвращенья по утру

К переживаньям дня,

Где летний вечер –

Вечен, тих,

Закатен – был бы рад

Отдать любви

Свой код, свой штрих,

Пока наш век, скинхед и псих,

Нам не задул закат…

*

Как долго тянется луна!

И звёзды всё не гаснут.

Так нудно тянется она!

И желчь свою на землю, на

Меня – цветно и грязно –

Всё льёт,

Как будто с ней вдвоём

Мы вместе, а не порознь,

Как будто жёлтый окоём

Небес – гнилушный водоём,

Где цвет и мреющий объём,

Сгустив созвездий поросль,

Сумели выморить рассвет,

И ночь – неодолима

И звёзды падают в кювет –

Или куда-то мимо.

*

А жизнь бледна.

Но как ярко искусство!

В этюдники, блокноты, на холсты,

Хоть начерно, хоть начисто – в листы

Атласные –

Вноси то место пусто,

Где уходили и сбивались с курса

Заплаканные серые киты.

В журнал учёта снов и сновидений

Смелей вноси пучины свальный грех,

Брёх альбатросов и скалистый берег,

Спасательных жилетов пересмех,

Девятый вал и шквал морских утех,

Где самый верный способ искупленья –

Акулья пасть, приемлющая всех.

О, старых кораблей древесный стон!..

Цветут кувшинки. Плавает планктон.

*

Ты рвался ввысь? Ну вот и упади.

И ушибись. И вдребезги. Разбейся!

Ну, крылья остригут. Отменят рейсы.

Аэрофлот опять проверит кейсы.

А в моде, как и были, будут рельсы

И перестук затюканных колёс.