Творящий злое — свет ненавидит,
Боится света и льнет во тьму,
Страшась, что в свете весь мир увидит
Его паденье, на стыд ему.
В добре живущий, как счастье, встретит
Луч каждый света, он любит свет,
Который в сердце его осветит
Господней правды святой завет.
Но день настанет. И Свет Грядущий
Всех осияет — и прослывут
Творящий благо и в зле живущий
По их деяньям… И в этом — суд…
Здесь встарь шумел военный стан,
Мечи бряцали перед боем,
Пел славу витязям баян;
Здесь рать орды с зловещим воем
Толпой сшибалась с тесным строем
Победоносных россиян.
Теперь же радостным покоем
Объята степь. День, полный зноем,
Не грезит кровью страшных ран…
Лишь над неведомым героем
Безмолвный высится курган
И в полночь бледным смутным роем
Выводит призраков туман.
Осень бледная тихой царицей идет,
Хмурый лес в позолоте с багрянцем.
Рдеют гроздья рябины, листов хоровод
В ветре кружится трепетным танцем.
Небо сине еще, солнце ярко блестит,
Но уж холоден воздух хрустальный,
И природа о лете ушедшем грустит,
Час разлуки встречая прощальный.
Умирает природа… Но как хороша
Эта смерть с ее светлой печалью.
Умереть бы теперь, чтоб слилася душа
С этой чистой, хрустальною далью…
Ты мелькнула трепетною тенью
На моем сердечном пустыре,
Но ушла, как тучка на заре,
Не ответив страстному смятенью.
Ты ушла, беспечна и ясна.
Миг солгал и снова запустенью
Сердца жизнь без смысла предана.
Оскорбленный, угрюмый, на тризне
Прожитого, — дивлюсь я, как ты
Можешь счастья лелеять мечты
В нашей страшно поруганной жизни!
Но так детская вера светла,
Что мне жаль, волю дав укоризне,
Сжечь твой храм упований дотла.
Гневом правили древние темные боги,
Сторожила людей их неправая месть,
И в те дни человек, полный вечной тревоги,
Всюду казни грозящей подслушивал весть.
Бедный ум уловлял жути полные знаки,
Робко чуяло сердце предвестье беды —
В дальнем гуле грозы, в лунном вое собаки,
В криках воронов злых и в паденьи звезды.
Кроткий Бог просиял… Но напрасно монахи
Проповедуют благость и царство любви:
Живы в сердце поднесь заповедные страхи,
Отголосок былого, наследный в крови.
Будят трепет каких-то тревог безотчетных
Огоньки на погосте, плач жалобный сов,
Черной полночью стоны в затонах болотных
И неясные шумы полночных часов…
И я странно люблю эту власть суеверья,
Темный страх дикаря в наши мудрые дни,
Точно им с миром древности слит и теперь я,
Давним пращурам снова как будто сродни.
Словно так же, как в прежние темные годы,
Говорит мне яснее бесчисленных книг
Голос птиц и зверей, речь немая природы
И событий мирских сокровенный язык.
Я в миру не чужой. Эти птицы и звери —
Мне друзья, и порой дружелюбная речь,
Чуя бедствий приход, зная близость потери,
Хочет сердце мое наперед остеречь.
Остеречь стародавней приметой намека,
Что недобрым грозит мной задуманный шаг,
Что сулит неуспех воля тайного рока,
Что замыслил удар неожиданный враг.
И я верю… И жду неизбежной невзгоды…
Ведь всё тот же мой ближний, мой брат-человек,
И всё та же судьба в наши мудрые годы,
Как и в мраке столетий, в прадедовский век.
