Что такое счастье. Избранное

…Творчество другого поэта, молодого Расула Гамзатова, долгое время также было мишенью поэтических остроумцев. Спору нет, Гамзатов — настоящий, большой поэт. Я учился вместе с ним в литературном институте, посещал те же самые творческие семинары. Однако подстрочник есть подстрочник и, конечно же, буквальный перевод стихотворения уступает художественному. К тому же с переводчиками Расулу Гамзатову сразу же и навсегда повезло. Его переводили такие превосходные поэты, как Наум Гребнев и Яков Козловский. Нередко переводчики украшали подстрочники своими собственными находками, нерифмованные стихи делали рифмованными и так далее. Разумеется, это нисколько не снижает достоинств поэзии Расула.

Эпиграмма Владлена Бахнова, похоже, возражает против этого неоспоримого факта.

Замечу, что эпиграмму или пародию на стихи бездарного поэта написать практически невозможно. Вот живая к тому иллюстрация. Поэзия Маргариты Алигер всегда пользовалась заслуженным вниманием у читателей. Кто не помнит ее лауреатскую поэму «Зоя» и другие произведения! Однако сама она была натурой исключительно эмоциональной. Даже, я бы сказал, ультраэмоциональной. Ее выступления на собраниях в смысле эмоций шли, как говорится, по нарастающей. Говорила Алигер, постепенно возбуждаясь. Потом в голосе ее начинали появляться надрывные нотки, иногда даже со слезой. Временами казалось, что еще минута и поэтесса бурно расплачется. К счастью, этого никогда не случалось. По крайней мере лично я не припомню. Не знаю, прав ли я или нет, но мне кажется, что именно эти особенности ораторского искусства Алигер вдохновили на эпиграмму Владимира Полякова.

А теперь история одной очень старой стихотворной шутки. Жил когда-то в Ленинграде критик по фамилии Березарк. Говорят, что тщеславен он был невероятно и характер имел, как утверждают злые языки, далеко не сахарный. И вот, возможно, в отместку за вредность, ленинградский поэт Михаил Дудин написал на Березарка такую вот эпиграмму:

Кстати, однажды досталось и самому Дудину. Авторство нижеследующей эпиграммы молва также приписывает юмористу Владимиру Полякову.

Насколько мне известью, Владимиру Полякову принадлежит еще одна развеселая эпиграмма, на сей раз на поэта Алексея Фатьянова. Известно, что Фатьянов является автором слов многих превосходнейших песен, которые вся страна распевала в послевоенные годы, да и не забывает до сего дня. Назову только некоторые: «Где же вы, друзья-однополчане?», «На солнечной поляночке», «Соловьи, соловьи» и другие. Но Фатьянов дружил не только с поэзией, а, как говорится, был на ты еще и с «зеленым змием». И Поляков не выдержал, разразился очередной эпиграммой:

Вспомнилась мне сейчас еще одна шутка. Но вот сижу и думаю… приводить ее тут или не приводить? Потому что написана она, говоря откровенно, на грани допустимого. И все-таки эпиграмма настолько смешна, что, пожалуй, приведу. Слишком стыдливых, просьба, не читать…

Но сначала — небольшое пояснение. В пору моего уральского детства работал на свердловском радио знаменитый на весь Урал диктор Федор Тайц. Он был, если так можно сказать, уральским Левитаном. Читал по радио и последние известия, и литературные произведения, вел спортивные передачи и принимал участие в множестве радиоинсценировок. Так что знал его практически весь Урал. И вот, когда Тайцу исполнилось шестьдесят лет, юбиляра торжественно чествовала вся общественность — от Серова до Магнитогорска. Но главное празднество происходило в одном из самых крупных залов Свердловска. Помимо официальных были поздравления и для узкого круга. Одно, безымянное, получилось скабрёзным, но довольно смешным. Вот оно:

Говорят, что после чествования уральский Левитан сам от души хохотал над этой эпиграммой.

Ну а в заключение — о поэте Николае Глазкове и связанных с ним казусах. Надо сказать, что в ту пору в Союзе писателей поэтическая жизнь била ключом. Ежегодно выпускался в свет сборник под названием «День поэзии», куда поэты приносили стихи и поэмы. Принес однажды свою поэму и Николай Глазков. Смысл ее был и прост, и несколько необычен. Состоял же он в следующем: герой поэмы, а в данном случае сам автор, везет девушку на лодке к какому-то острову. Едет и горячо убеждает ее по приезде на остров непременно ему отдаться. Зачем она должна это сделать? Аргументация была абсолютно железной: интимная близость вдохновит поэта, и он непременно одарит родную литературу чем-то прекрасным, а может быть, и попросту гениальным. Вот, собственно, и вся фабула. Дева должна была понять, с кем она едет, глубоко взволноваться и там, на острове, во имя российской поэзии подарить себя великому автору!

Был Николай к тому же большим любителем выпить и, встречаясь с товарищами за дружеским столом, непременно вставал и произносил первый тост: «Предлагаю выпить за гения Глазкова!» Все весело смеялись, но тем не менее пили. А почему бы и нет? Пусть Коля потешится! Ценили поэта Глазкова и за его миниатюры — особенно сатирические. Запоминались они сразу и навсегда. Приведу два примера: в годы Великой Отечественной и сразу после нее в Москве по примеру знаменитых «окон РОСТА» выпускались так называемые «окна ТАСС». За стеклами магазинных витрин выставлялись плакаты с рисунками на политические темы и стихотворными подписями. И вот по поводу этих самых прославленных окон ТАСС Глазков написал такую эпиграмму:

А вот еще одна его эпиграмма, так сказать, философского плана:

Это о прошлом, истекшем веке. Впрочем, только ли о нем?

13 марта 2001 года, Москва.

ПЕСНЬ О БЕССЛОВЕСНЫХ ДРУЗЬЯХ

Медвежонок