Невидимая сторона. Стихи

где наскоро лепили день-деньской

из глины все изделия для «вала».

Пусть для шурпы, для плова, для цветов

годились те горшки, те блюда, вазы,

но разве только,

чтоб отведать плов

вы вносите изделие в свой кров?

Оно должно дарить

и радость глазу!

Однажды он восстал,

и в мастерской,

явился

величавый, словно ода,

и перебил все вещи до одной,

и даже печку развалил ногой.

А после взял коня,

запряг в подводу.

Не ищут так золотоносных жил,

как возле Фанских гор

искал он глину.

А после печь,

что песню, он сложил,

глазурь и краски

в муках сочинил,

Аллаху помолился для зачина.

Глядели, рот разинув, гончары,

как из-под рук его

рождалось чудо:

сперва

свистульки детям для игры,

а уж потом возникла, как миры

разнообразная посуда.

Горшки цветочные

и вазы для цветов

являлись из небытия на диво.

А мастер, недоступен и суров,

вертел гончарный круг без лишних слов

и только щурился счастливо.

Откуда этот дар,

он сам не знал.

Со всех краев

съезжались люди,

и каждый по дешевке покупал

то, чем музей пока пренебрегал,

о чем теперь мы пишем, как о чуде.

ПЕЙЗАЖ

В желтый узор

перелиться готовое,

таджикское красное,

таджикское лиловое…

Вдоль полей зеленых горы

словно сюзане висят,

четко вышит на которых

миндаля цветущий сад.

В небо взгляду-альпинисту

солнце не дает взойти

желтый жар его неистов

вниз уводит, на пути,

что ныряют под уклонцем

средь тюльпанов и гранат,

и опять уводит к солнцу

вертикальный этот сад.

По стене тюльпанов алых

тихо движется тюльпан,

то на ослике усталом,

на себе неся тюрбан,

всадник в стеганом халате

вниз спускается, в кишлак.

Вдоль арыков — неохватен

красно полыхает мак.

Ребятня у стен прогретых

желтым светом высоты

в шелк и бархат разодета

бегающие цветы!

Яркой музыкою дышит

гор цветущий небосвод.

Кто хоть раз ее услышит,

тот с собою унесет —

в желтый узор

перелиться готовое

таджикское красное,

таджикское лиловое…

СЕВЕРНЫЙ АВГУСТ

У лета времени немного —

Уже созрела недотрога.

Стручки стреляют семенами

в руках снующей детворы. Знобит грядущими снегами

еще зеленые дворы.

И августовский ветерок

таит ноябрьский холодок.

Хотя еще придет награда — сентябрь с пакетом винограда.

ТБИЛИССКИЕ БАНИ

На Майдане

в Пестрой бане,

в номерах, где Пушкин был,

Зурико

меня и Саню

серной баней угостил.

Друг за другом

входим трое,

как в отшельнический скит.

…В беломраморном покое

тишину струя дробит.

Льет из трубки

в камень чаши

недр подземных вечный дар,

не остывший, не угасший —

от струи исходит пар.

Запах серы —

запах ада.

Только чувствую душой:

это — райская награда,

недостоин я такой.

Сухощавый, как отшельник,

старец

вышел на порог.

Держит он в руках не веник,

а батистовый мешок.

/

Мылит он его сначала,

дует он в него потом.

И — как сказка зазвучала

встал он