Пятнадцать весен минуло
Пятнадцать
июлей
в жарких сгинуло песках.
Земля листвой успела запятнаться
пятнадцать раз,
и шли снега пятнадцать
бессонных зим,
не тая на висках…
О время, время,
что за шаг нам нужен,
чтобы, забвенью злому вопреки,
опять ступить на берег тот минувший,
за эту ширь
стремительной реки?
Тогда солдаты, что остались живы,
шли по домам,
развеяв ураган…
И стал солдатом нового призыва
их
у дверей встречавший
мальчуган!
О, если б годы, как гранат, я выжал —
их алый сок, наполнивший бокал,
взметнул бы строки
гор высоких выше,
поэтов сделал
равными богам!
На ласковом Отчизны небосклоне
всегда разлито доброе тепло.
Кто перед горем голову не склонит —
легко усвоит
света ремесло:
из горечи, которой нет предела,
из черноты поруганной земной
слепить весну
и роще поределой
опять вернуть могучий дух лесной.
И —
где судьба кровавая играла —
нарезать пашни,
расселить рои,
и новое обличье Сталинграда
прозреть сквозь дым
и ужасы руин…
О славная истории страница!
Мы трудно жили, годы торопя,
но что,
скажи,
с тем подвигом сравнится,
что вписан
нашим мужеством
в тебя?
Ты наши дни заслуженно воспела
как новую истории весну,
вновь города вознесшую из пепла,
поля войны
вернувшую зерну.
И время, что повелевало всеми,
летя стрелой,
тащась ли, как арба,
мы до конца смирили —
строя.
сея,
осуществив высокие права!
О гордая эпоха покоренья:
огонь звезды —
как ближний свет окна…
Смотрю на молодое поколенье:
какая воля мир познать до дна!
Где та луна, что нас с ума сводила,
всплывая
над загадочной страной?..
Как мяч футбольный, древнее светило
к ним повернулось новой стороной!
Где тайна мира,
та, что нас томила
в чужих глазах,
в страницах редких книг?
О, мне сдается: те секреты мира
все
азбукою сделались для них!
Им всё теперь под синей крышей неба
сулит и дарит добрые дары,
и воле их ни в чем преграды нету —
в песках пустынь,
в волнах Амударьи!..
О время, время, где твой миг коронный,
твоя непревзойденная пора?..
Вновь тополей тяжелые колонны
листву роняют,
как слова с пера.
Летит,
летит листва навстречу полдню,
и память наплывает на меня.
Так ясно деда собственного помню:
он искры высекает
из кремня…
Горит чорак, как дьявольское око,
под крышею угарно и темно,
и бабушка моя, вздохнув глубоко,
опять берется
за веретено…
Я трижды славлю мощный ток Фархада
и голубое топливо Газли —
тот жар земли,
что, одолев преграды,
мы в каждый дом теперь перенесли;
я славлю хлопка белые громады,
из пестрых тканей
девушек наряд
я, гордою увенчанный наградой,
сменивший веретенца комбинат;
я славлю
мир природы покоренной,
тебя я славлю,
гордая пора!
И тополя, как времени колонны,
листву роняют
строчками с пера.