Синий дым

«Как сегодня на улице пусто…»

В деревенском кафе

ЮРИЙ СОФИЕВ. РАЗРОЗНЕННЫЕ СТРАНИЦЫ [36] (воспоминания бывшего эмигранта)

Игорь Софиев. Предисловие публикатора

Мой отец, Юрий Борисович Софиев, прожил тяжелую, в какой-то мере трагическую, но вместе с тем интересную жизнь. Многие годы он провел в эмиграции, после гражданской войны. Воспоминания об этом периоде жизни отец написал уже здесь, в Алма-Ате. Разумеется, как человек литературного труда, он всюду писал всякого рода дневниковые заметки, но не регулярно и не в виде классического дневника.

Весь свой архив и всю библиотеку отец перед отъездом из Парижа передал частично разным русским эмигрантским учреждениям, частично — своему брату Льву Бек-Софиеву, ныне покойному.

А какая это была библиотека! Все поэтические сборники русских поэтов-эмигрантов, вышедшие с 1925–1926 годов, почти вся проза того же времени, да с дарственными надписями авторов! Все журналы демократического толка от «Современных записок» и «Русских записок» до «Чисел» и «Круга» в полном комплекте.

Жаль, конечно, было расставаться с таким богатством, но что поделаешь: Советское консульство в Париже предупредило нас, чтобы мы не брали с собой никакой крамольной литературы, а эмигрантская литература в те времена, за малым исключением, вся считалась крамольной.

Отец, как и все члены нашей семьи, придерживался левых убеждений. Однако, в отличие от моего деда, Н.Н. Кнорринга, и даже мамы, которые смотрели на события, происходившие в СССР, более трезво и реалистично, с налетом определенного скептицизма, был натурой увлекающейся, и его суждения были порой восторженно-безапелляционными со стремлением к идеализации. Даже моя бабка, Мария Владимировна Кнорринг, которая в молодости была эсеркой и всю жизнь оставалась социалисткой (правда, бердяевского толка), и та часто с иронией относилась к отцовской восторженности.

Считая себя не социалистом-интеллектуалом, а именно социалистом-рабочим, отец пытался наладить хорошие дружеские отношения с французскими рабочими, среди которых ему приходилось вращаться. Однако такая дружба почти всегда была поверхностной, она обычно сводилась к общебытовым интересам. Отец не мог не ощущать какую-то свою отчужденность в общении с французскими товарищами по работе и убеждениям. Французская компартия состояла в общей своей из людей, которые, как они сами говорили, борются за свой бифштекс, и многие из них, получив какое-нибудь случайное наследство или разбогатев каким-либо иным способом, быстро отходили от рабочего движения и становились обыкновенными мелкими буржуа.

Возвратившись на родину, точнее сказать в советскую сию, отец, полагаю, с еще большей наглядностью удостоверился в том, как самая благая идея может выродиться и превратиться в свою противоположность, но в разговорах продолжал выгораживать власть предержащих, и вовсе не из боязни быть подслушанным.

Как-то в споре с ним я привел ему в пример несколько партийных работников, которые являлись попросту жуликами и проходимцами. Отец мне с пылкостью: «Да ведь это не коммунисты! Это же снабженцы!» Среди названных мною партработников снабженцем был лишь один…

Незадолго до кончины отец как-то сказал мне, чтобы я, в случае его смерти, привел его записи в пригодный для опубликования вид. Просьбу я его выполнил, хотя выстроить имевшийся материал в хронологической последовательности смог. Как я уже говорил, это не дневниковые записи: иногда — статьи, написанные по какому-то определенному поводу или о каком-то человеке, например, о И. Бунине; иногда — просто воспоминания в виде небольших новелл; иногда — описание тех или иных событий эмигрантской жизни.

Я не включил в «Разрозненные страницы» записи отца сугубо личного характера (заметки о его путешествиях по Югославии и Франции, например), а так же «советскую» часть мемуаров, поскольку они профигурировали уже в парижской газете «Русские новости» и в журнале «Голос родины», издававшемся там на советские средства. Воспоминания эти носят чисто описательный характер, изображают тогдашнюю советскую действительность в розовых тонах на потребу русского зарубежного читателя того времени.

Хочу закончить это вступление стихотворением отца «Детство», в котором он как бы предугадывает свой жизненный путь.