Испания в сердце

блюдо для дам в покойных креслах,

блюдо рубленого, жидкого, блюдо через край,

блюдо нищей крови,

на каждое утро, на каждый день,

блюдо крови Альмерии

навсегда, навеки.

Оскорбленная земля

Края, затопленные мукой,

молчание без края,

труд муравья, расщепленные скалы,

а вместо клевера или пшеницы

кровь.

Привольная Галисия, светлая, как ливень,

теперь соленая от слез.

Эстремадура - кровь вкруг раны,

небо и свинец.

Бадахос средь мертвых в забытьи.

Малага, распаханная смертью,

в горах, над пропастью,

где, обезумев, матери

кидали новорожденных - о камень.

Ярость, гнев,

скорбь, слезы, беспамятство, безумье

кости на дороге

и камень, похороненный под пылью.

Столько горя, столько смерти,

так страшен бег зверя по звезде,

что и победа не сотрет крови

ничто - ни море, ни поступь времени,

ни жаркая герань могилы.

Развалины

Все, что было создано, покорено,

увлажнено, усвоено,

чем любовался глаз

платочек

в хляби земли.

Как почка, как душа, как вырастает

из косточки расщепленной цветок,

показывались формы мира:

веко, колонна, лестница.

О существо вещей, простых и сложных!

Сколько нужно, чтобы стать часами, медью, боем

алюминием лазоревых пропорций,

цемент, скрепляющий мечты.

Пыль сгущается, комочек глины, клей

так создаются вещи,

так прорастают стены

ползучая лоза вокруг человека.

Средь меди, средь огня и запустенья - клок бумаги.

Как-то ночью

больной с сухим виском

нес рецепт в аптеку.

Дверь, построенная человеком

и никогда им не открытая.

Все распалось.

Раненая утварь,

простыни, моча, стекло, подушки, щетки,

круги из кожи, нитки, камфора:

бессвязный сон металлов,

лишенный запаха и ворожбы.

Гляди, как умирает дерево

до глуби сердца.

Для человека больше нет корней,

но только горький отдых

под тонкой сеткою дождя.

В руке красавицы гниет гитара.

Слова, что создавали, изгнаны,

а между известью и мрамором

след слез, уже замшелый.

Победа народной армии

Больше, чем память о земле,

чем совершенство камня и молчанье,

твоя победа,

родина, народ!

Простреленное знамя впереди,

как грудь с рубцами

земли и времени.

Цеха на фронте

Где горняки, где люди, которые вили веревки,

тачали сапоги, ставили сети?

Где они?

Где каменщики, которые высоко в небесах

ругались и пели?

Где машинисты, которые вели поезда,

эти полуночники и упрямцы?

Где сословье пекарей?

С ружьем, с ружьем.

Среди угрюмого сердцебиения земли,

среди развалин.

Бьют пулей жестокого врага.

Так рвут колючий кустарник,

так топчут змей.

С утра до ночи,

средь золы печального рассвета,

под совершенством полдня.

Прекрасно торжество народа.

Когда идет победа,

сверкают

слепой картофель и небесный виноград.

После битвы

Огрызок земли. Измолотые роты

среди пшеницы. Сломанные подковы,

иней, камни.

Острая луна.

Луна, как раненая кобылица

в шипах железа и костей.

Грустное сукно

и дым могильщиков.

А позади, за нимбами селитры

все, что осталось:

нищенское жниво,

сожженное и сожранное.

Ободрана случайная кора.

Развеяна щепотка пепла.

И только звонкий холод

да ткань забытого дождя.

Колени, войдите глубже в землю!

Глаза, ловите все, чтобы назвать и ранить,

чтобы запомнить привкус смерти,

чтобы не знать забвенья!

Гранатометчики

Ветки классического перламутра,

ветер лавра,

пожар зари и моря

все для вас, герои-гранатометчики.

Вы вышли из ночного рта войны,

духи огня.

Прежде вы сеяли пшеницу,

безвестные, как брошенное семя.

В грудь яростных чудовищ

вы кинули не только динамит,

но и дымящееся сердце,

нищие дети земли и славы.

Вы знали лишь оливы,

невод с пеной и серебром,

дерево, стога, цемент.

Вы держали напильник иль рубанок.

В ваших руках цвели пурпуровый гранат

и утренняя луковица.

С грузом молний,

преследуя победу,

спокойные и стойкие,

вы вышли против танков.

Свобода вас нашла в глубоких рудниках,

свобода разлучила ваши руки с плугом,

свобода звала на выручку

в домах, в полях,

в пыли дороги,

средь апельсиновых садов и ветра.

Свобода собирала спелые сердца,

и вы пришли,

дети победы.

Вы падали не раз - растерты руки,

хрящи измолоты, рот запечатан,

но в разгаре боя

вставали снова вы,

и новые вставали,

обугленные,

неистребимые,

люди сердца и корней.

Мадрид (1937)

Сейчас я вспоминаю все и всех,

в самых глубинах,

хоть за землей, но все же на земле.

Вторая зима.

В этом городе, где все, что я люблю,

нет больше ни хлеба, ни света.

Над сухой геранью хрустальный холод.

Ночью в стены, пробитые снарядом, как быком,

входят горестные сны.

На рассвете средь укреплений - никого,

только брошенная телега.

В сгоревшем доме с дверью в небо

вместо ласточек заплесневелый камень

и тишина веков.

Базар. Немного нищей зелени.

Сюда привозят каждый день

дорогой крови

рыбу, апельсины

сестре или вдове.

Город горя, раненый, расщепленный, подточенный,

осколки стекла и крови,

город, лишенный ночи, город ночи,

город тишины и канонады,

город героев.

Новая зима, вторая,

голая - ни хлеба, ни шагов.

Солдатская луна и город.

Все и всем.

Нищая земля, и жилы настежь

кровь, большое сердце,

а слезы падают, как пули,

на истерзанную землю,

как голуби - звеня.

Кровь, что ни час, кровь, что ни день.

Я не говорю о вас, уснувшие герои:

перед вашей волей дрогнула земля.

Я слушаю: на улице

зима идет.

Дом, где я жил, дома и город,

все оцеплено огнем.

Уж больше года, как предатели с разбега

ударились об этот берег.

Ток твоей крови их поразил.

Ни огонь, ни смерть не срыли этих стен.

Теперь убийцы караулят:

епископ с низким лбом,

золотая рота бездельников,

генерал и тридцать серебренников.