Сказка о Кабанчике

Что кости затрещали: «Крак!»

Вот так! Не спорь с судьбой!

Пташки пишут книжки

И забавный стих,

Но – для поварих…

Лучше их обшарить

Взглядом – но не жарить

Жарка портит их.

Пташки на волынке

Любят поиграть

Для гостей опять.

Но бросают гости

Шиллинг им со злости:

– Хватит! Перестать!

Пташки крокодила

Окунают в крем.

Бред! А между тем

В креме крокодилы

Просто очень милы

И не злы совсем!

Верблюд пришел, и день погас

Над сломанной трубой.

«Бедняга! – ухом он потряс. –

Знать, прыгнул ты в недобрый час!

Иметь нам надо верный глаз,

Чтоб прыгать над судьбой!»

Кабанчик всё лежал пластом,

Ни рылом, ни ногой

Не шевеля, на камне том,

И слезки капали ручьем…

Ему, как видно, напролом

Не прыгать над судьбой…

А Лягушонок наш затих;

Он понял той порой,

Что не видать, как лап своих,

Ему бараньих отбивных –

И грустно носом он поник

Над сломанной трубой!

Пташки баронетов

Кормят лебедой,

Тешат их пальбой,

Булочками душат

И лосося глушат

На реке зимой.

Пташки преступленья

Прячут в рюкзаке,

Бродят налегке –

И друзья с годами

Тают, если память

Меркнет вдалеке.

Пташки любят славу,

Злато все и вся

С гордостью нося.

Орденочек брякнет,

Колокольчик звякнет,

Вот и сказка вся.

Перевод Ирины Явчуновской-Рапопорт

Сказка о поросёнке

Птенцы едят пирожные,

Обедают вальяжно.

И прячут их лакеи

От любопытных глаз.

Лакеи ходят важно,

В руках сверкают ножики,

Их гетры и ливреи

Попали в мой рассказ.

Намазывают птенчики

Вареньице на истины,

И окорок под рюмку

В монастыре жуют.

А я и есть угрюмый

Монастырь тенистый.

Там славно пахнет жареным,

И призраки снуют.

И обучают птенчики

Тигриц улыбкам милым.

Немножечко лукавства,

А губки в виде дуг.

– Не корчиться – смеяться!

Но только в нужном стиле:

В глазах сама невинность,

Наш ротик – полукруг.

И засыпают птенчики...

Но спят, как на иголках,

Лишь стоит неудачнику

Победу одержать.

Лишь стоит неудачнику

С усмешкой свистнуть громко,

Я, Ваш слуга покорный,

Рассказ смогу начать.

Жил-был несчастный поросёнок

У дикого пруда.

Он издавал такие стоны,

Что пень, и тот рыдал.

А в чём причина этих криков?

В чём горестный удел?

Да просто не умел он прыгать.

Он прыгать не умел.

Верблюд, что был горбат изрядно

Решил задать вопрос:

– Вам больно, или же досадно?

В чём суть обильных слез?

Копытами с трудом подвигав, 

Не в силах скрыть тоску,

Наш поросенок взвизгнул: – Прыгать!

Я прыгать не могу!

И, глянув на беднягу томно,

Верблюд ответил так:

– Да-а! Вы, дружище, слишком полный.

Неоспоримый факт.

Такую жирную скотину

Я в жизни не видал.

Прыжки, мой друг, не для свинины,

Для тех, кто весом мал.

Но есть, пожалуй, вероятность.

Вот, если год подряд

Рысцою бегать многократно,

Возможен результат...

И прыгнете вы в перспективе,

Лет, эдак, через шесть...

Упорствуйте в своем порыве!

Надежда всё же есть.

И вновь несчастный поросёнок

У старого пруда

Остался страшно огорчённый,

Убитый, как всегда.

Свою щетину рвал он в клочья,

Копытами стучал,

– Хочу я прыгать, очень-очень! –

Он жалобно кричал.

Одна из жаб, что за пригорком

Сидела до сих пор,

Пруд оглядевши глазом зорким,

Вскочила на бугор.

– О, поросёнок, в чём сомненья?

Чем вызван этот стон?

– Тем, что я прыгать не умею. –

Вздохнул печально он.

С победоносною ухмылкой,

Грудь лапкой теребя,

Сказала жаба: – Ах, мой милый!

Я научу тебя.

Прошу я мизерную цену.

Ты сделаешь прыжок!

Приступим сразу, непременно.

Готов начать урок?

Ты будешь падать, спотыкаться.

От жгучих ран рыдать.

Но продолжать тренироваться,

И веру не терять.

Учиться будем постепенно,

Мы с малого начнём.

И футов, скажем, в десять стену

Со временем возьмём.

– О, жаба, милая, поверьте,

Надежды слабый свет

Вы заронили в моём сердце.

Назад дороги нет.

Пусть улыбнётся мне удача.

И заверяю Вас,

Назначьте цену, счёт оплачен

Мной будет в сей же час.

– Ах, я прошу довольно мало:

Баранины кусок,

И чтоб я гордо созерцала,

С вершины бугорок,

И этот пруд пьянящий, сонный

В придачу попрошу.

Ну а теперь, мой поросёнок,

Готовимся к прыжку.

И поросёнок, что есть силы,

Присел... толчок, рывок...

И... плюхнулся, уткнувшись рылом

В шершавый бугорок.

И он лежал в траве зеленой, 

Как порванный мешок.

Был слышен хруст костей – не стоны.

Фатальным стал прыжок.

Пишут наши птенчики

Книжки интересные,

И повар их читает

Тогда, когда он сыт.

Читать – не переваривать! 

Ведь, буквы, как известно,

Когда слегка поджарены,

Утрачивают вид.

Играют наши птенчики

На дудочках изящных

Для зевак, храпящих

На пляжах в ранний час.

И говорят зеваки:

– Прелестно! Потрясающе!

Скорей ловите ПЕННИчки!

Скорей оставьте нас.

Любят наши птенчики

Крокодилов в соусе.

В мечтаньях кратких, радужных, 

Съедают сей обед.

Под соусом, иль голый он,

А не таков, как кажется,

Тот крокодил, что голоден.

Уж так устроен свет.

Верблюд пришёл, под вечер сонный,

И с грустью проронил:

– О! Сердце! Кости! Поросёнок!

Как бледен ты! Как мил!

Но я предупреждал, однако,

Не трать напрасно сил!

Не всё – упорство и отвага.

Здесь нужен легкий стиль.

А наш несчастный поросёнок,

Как каменный мешок,

Лежал среди травы зелёной,

Был тих и одинок.

Не рвал свою щетину в клочья,

Копытом не стучал.

– Хочу я прыгать очень-очень! –

Он больше не кричал. 

И жаба мрачная, как туча,

В печали и тоске,

– Ах, до чего я невезуча, –

Вздыхала вдалеке.

– Теперь мне не видать награды,

Я не взойду наверх.

Ни бугорок, ни пруд прохладный

Не получу вовек.

Маленькие птенчики

Баронов кормят плюшками.

Стрелять они обучены,

Обучены плясать.

И так, забавы ради,

Зимой под грохот пушечный

Разрезают сёмгу

И ложатся спать.