Стихи

Какое счастье на Алайском рынке, Когда шумят и плещут тополя! Чужая жизнь - она всегда счастлива, Чужая смерть - она всегда случайность. А мне бы только в кепке отсыревшей Качаться, прислонившись у стены. Хозяйка варит вермишель в кастрюле, Хозяин наливается зубровкой, А деточки ложатся по углам. Идти домой? Не знаю вовсе дома... Оделись грязью башмаки сырые. Во мне, как балерина, пляшет злоба, Поводит ручкой, кружит пируэты. Холодными, бесстыдными глазами Смотрю на все, подтягивая пояс. Эх, сосчитаться бы со всеми вами! Да силы нет и нетерпенья нет, Лишь остаются сжатыми колени, Поджатый рот, закушенные губы, Зияющие зубы, на которых, Как сон, лежит вечерняя звезда.

Я видел гордости уже немало, Я самолюбием, как черт, кичился, Падения боялся, рвал постромки, Разбрасывал и предавал друзей, И вдруг пришло спокойствие ночное, Как в детстве, на болоте ярославском, Когда кувшинки желтые кружились И ведьмы стыли от ночной росы... И ничего мне, собственно, не надо, Лишь видеть, видеть, видеть, видеть, И слышать, слышать, слышать, слышать, И сознавать, что даст по шее дворник И подмигнет вечерняя звезда. Опять приходит легкая свобода. Горят коптилки в чужестранных окнах. И если есть на свете справедливость, То эта справедливость - только я. 1942-1943, Ташкент Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

АСТРОНОМ Ты осторожно закуталась сном, А мне неуютно и муторно как-то: Я знаю, что в Пулкове астроном Вращает могучий, безмолвный рефрактор, Хватает планет голубые тела И шарит в пространстве забытые звезды, И тридцать два дюйма слепого стекла Пронзают земной, отстоявшийся воздух. А мир на предельных путях огня Несется к созвездию Геркулеса, И ночь нестерпимо терзает меня, Как сцена расстрела в халтурной пьесе. И память

(но разве забвенье порок?), И сила

(но сила на редкость безвольна), И вера

(но я не азартный игрок) Идут, как забойщики, в черную штольню И глухо копаются в грузных пластах, Следя за киркой и сигналом контрольным. А совесть?

Но совесть моя пуста, И ночь на исходе.

Довольно! 1926 Вл.Луговской. Лирика. Москва: Художественная литература, 1958.

АСТРОНОМ Ты осторожно закуталась сном, А мне неуютно и муторно как-то: Я знаю, что в Пулкове астроном Вращает могучий, безмолвный рефрактор, Хватает планет голубые тела И шарит в пространстве забытые звезды, И тр 1000 идцать два дюйма слепого стекла Пронзают земной, отстоявшийся воздух. А мир на предельных путях огня Несется к созвездию Геркулеса, И ночь нестерпимо терзает меня, Как сцена расстрела в халтурной пьесе. И память

(но разве забвенье порок?), И сила

(но сила на редкость безвольна), И вера

(но я не азартный игрок) Идут, как забойщики, в черную штольню И глухо копаются в грузных пластах, Следя за киркой и сигналом контрольным. А совесть?

Но совесть моя пуста, И ночь на исходе.

Довольно! 1926 Вл.Луговской. Лирика. Москва: Художественная литература, 1958.

КРАСНЫЕ ЧАШКИ Я помню: В детстве, вечером, робея, Вхожу в столовую И словно все исчезли Или далеко заняты мне непонятным делом, А я один - хозяин всех вещей.

Мне светит лампа в бисерном капоте, Ко мне плывет семейство красных чашек, Смешливый чайник лезет, подбоченясь, И горячо вздыхает самовар. Я вижу странный распорядок света, Теней и звуков, еле-еле слышных. Я захочу - и сахарницу сдвину: Она покорно отойдет направо Или налево - как я прикажу.

Такой закрытый, осторожный, теплый Мир небольших предметов и движений, И самовар с его отдельной жизнью Уверенность и легкая свобода Вдруг начинают волновать меня. Ненастоящий, непростой покой Тревожит, заставляет бегать, дергать Углы у скатерти и наконец ведет Меня к окну.

Я отворяю створку И застываю, хмурясь и дрожа.

Кромешный мрак, косматое смятенье Кидаются ко мне в осеннем ветре, В полете фонарей, в костлявой пляске сучьев, В ныряющей или прямой походке Каких-то исчезающих людей.

Квадраты тьмы сшибаются и гибнут, Взлетают липы, чтобы снова падать, В окне напротив мечется и гнется Неведомый, сутулый человек. И толстенькие лошади проходят, Перебирая мелкими ногами. На них глядят стоглазые дома. И высоко, в необъяснимом небе, Шипя, скользят мерцающие звезды.

И я стоял, глотая шум и сырость, Переполняясь страшным напряженьем Впервые понятой и настоящей жизни. Я двигался в колючем ритме сучьев, Гремел в поводах, шел и спотыкался, Хотел бежать, как лошади, шнырять, Раскидываться на ветру

и сразу Увидеть, как устроены созвездья.

Весь этот мир, огромный, горький, черствый, Вздыхающий нетерпеливым телом, Меня навеки приковал к себе. Я обернулся к шепоту столовой, Увидел распорядок красных чашек, Покой обоев, шорох самовара, Законченный в себе приют вещей, Возможность делать ясные движенья И засмеялся диковатым смехом. Я быстро пальцем показал в окно, Потом по комнате провел рукою И понял многое, что после понимал В бою, в стихе и судьбах человека.

Я засмеялся и смеюсь опять. Я отворяю окна, ставни, двери, Чтобы врывался горький ветер мира И славная, жестокая земля Срывала вороватые прикрасы Ненастоящих, непростых мирков, Которые зовутся личным счастьем, Лирической мечтою об удаче, И красной чашкой, и уменьем жить.

В тот миг, наверное, я стал поэтом, За что меня простят мои враги. 1932 Вл.Луговской. Лирика. Москва: Художественная литература, 1958.

КРАСКИ У каждого есть заповедный дом, Для памяти милый и важный, А я обхожу с огромным трудом Магазин писчебумажный.

Совсем незаметный и скучный такой,

Он рай пресс-папье и открыток.

Пройду - и нальется забавной тоской

Душа, на минуту открытая. А если останусь глазеть у стекла В какой-то забытой обиде я,Вдруг вспомню безмерное море тепла: Гимназию. Двойки. Овидия.

Все детство с его золотой кутерьмой,

И мир, побежденный Жюль Верном,

И этот кумир зачарованный мой

Набор акварели скверной. И смелую честность - глаза в глаза, И первых сомнений даты, И темную жажду в рисунке сказать О птицах, деревьях, солдатах.

Солдаты? Да. Ветер. Варшава. Стоход.

Октябрь и балтийские воды,

И до сих пор длящийся трудный поход

Сквозь наши суровые годы. Я честность и смелость по капле коплю, Чтоб сделаться глубже и строже. И я не рисую. Но краски куплю. Куплю 1000 . Может быть... поможет. 1924 Вл.Луговской. Лирика. Москва: Художественная литература, 1958.