«Ты славно роешь, старый крот!»
Как нож в изнеженный желудок,
Твой хирургический рассудок
Впился в товарный оборот.
Священной ненависти ради,
Ты в нем свой разум напитал
И жиром слова «капитал»
Промаслил жадные тетради.
Где был количеству предел,
Ты искру качества увидел,
Ты понял: червя лист насытил,
И бабочкою червь взлетел…
Напрасно недруги шипели,
Напрасно жгли за томом том —
Ты знал: нам не забыть о том,
Что гибнет в огненной купели;
Огонь свивал страницы книг
И вспоминал о свитке Торы,
О том пергаменте, который
В библейском пламени возник…
Но между двух религий вклинясь,
Уже тогда (еще тогда!),
Ты отыскал свободы примесь
В необходимости труда.
Море ходит, Восток лежит,
И клокочет звездный прибой.
Купол башни расколот, как щит,
И чреват подзорной трубой.
…Вторя башне формой своей,
С полусферою наверху,
Цилиндрический мавзолей
Давит царственную труху.
Обратив любопытство в цель,
Время шло, и его стопа
Продавила здесь черную щель
От карниза и до пупа.
Время, стой! Чрез этот изъян
Звездочет и хмурый мертвец
Уподоблены двум друзьям,
Где у каждого свой дворец.
Что ж, обоих в дело втяни!
Гроб Тимура трубою вздыбь!
Море в гневе, Восток в тени,
Набегает звездная зыбь…
Что же видит первый из них?
Чем ты занят в своей щели?
«Я из горних неразберих
Выбираю простые нули;
Из космических доминант
Я слагаю кривые гамм
И придумываю имена
Открываем мной мирам;
Симеизский стипендиат,
Рву я небо и там, и сям,
Гордый поисками отплат
Воспитавшим меня вождям;
Неурочную зиждя зарю,
Небо новый приемлет вид —
И на Марксиус я смотрю
И на серию Ленинид;
Я расчерчиваю пути
Межпланетных ракет-поездов.
Море, чувствуй! Восток, свети!
Лейся в звезды, радиозов!»
Что же видит второй из них?
Чем ты занят под куполом «б»?
«Я храню молитвенный стих
На камнях моего дюрбэ.
Свой мой, треснувший пополам
На обсерваторный манер,
Обнаружил поблекший хлам,
Свалку истин, надежд и вер;
Вижу я чрез узкий разрез,
Что бесследно — рыдай, суннит! —
Саркофаг Магомета исчез
И над сушей уже не висит;
Вижу я, что благость Алла
Не колышется в звездной бадье.
Это видят под куполом “a”,
И под “г”, и под “д”, и под “е”.
Вот уносится в млечный поток
Распылившийся рай мусульман.
Плещет море, ярится Восток,
И сгущается звездный туман».
Задвигается сектор стальной.
Завтра, кажется, день выходной.
И в безвыходности упокоен
Прах тирана в зигзагах пробоин.
Правоверный проедет — вздохнет,
Пионер нам — про классовый гнет…
Две эпохи, два разных господства,
И случайное внешнее сходство.
Этой формы никто не отверг.
Небо любит свой сводчатый верх.
Этих звездных ночей панорама —
Как изнанка восточного храма.
Будет время — проткнем и ее,
Зоркой мысли вонзим острие,
Чтоб грядущий астроном ощупал
Заграничный надсолнечный купол.
От Полярной звезды до Луны
Снится щель мне огромной длины.
Сердце радо, и звезды Востока
Поднимаются с правого бока.
Мы наших рек не бережем —
Учета нет российским рекам,
Но за пустынным рубежом
Все воды взвешены узбеком.
В архив беспамятных морей
Не сдаст, не пустит свой поток он:
Дарье в арыках веселей,
Дарья впадет в пахту и в кокон.
На пальцах рук окончен счет,
Узбеки грамотны отныне,
И мудрость Ленина течет
По зацветающей пустыне.
Чтоб эту мудрость уберечь,
Бурлят сердечные арыки,
И льется сталинская речь
В Узбекистан многоязыкий.
Слова московских площадей
Перед мозаикой мечети
Пронзили музыкой своей
В пустынях выросшие дети.
Гортанно-песенная резь
И пионерская команда —
Лишь здесь возможна эта смесь,
Лишь здесь, под небом Самарканда!
Но шум базаров заглушен
И блекнут яростные краски
Для смуглых девушек и жен,
Одетых в саваны и маски.
Дурной закон их всех обрек,
Дурных законов им не надо,
Срок заточения истек
Для их смеющегося взгляда, —
И рвется к небу мотылек,
Пробивший кокон шелкопряда.
