Нависли пепельные тучи
И стелят снежный белый плат.
Слова ласкающих созвучий
В моем сознаньи не звучат.
Слова мне кажутся пустыми,
Холодными, как этот снег…
Какое слово или имя
Принять захочет человек?
Событья шире и огромней,
А жизнь все уже и бедней…
Что можем мы любить и помнить
В тревоге вечной наших дней?
Весь мир лежит пустыней снежной
И полон страшных, снежных слов.
Нет на душе созвучий нежных
И звонких, ласковых стихов.
Целый день с железной крыши капало,
Прыгали по лужам воробьи,
А душа о прошлых веснах плакала,
Пряча слезы глупые свои.
И казалось все не настоящее,
И часы казались сочтены…
За обедом подали хрустящие,
Золотые пухлые блины.
И шутил с расставленными винами
Смелый луч, прыгнув в дверную щель…
Все равно, — как будто сердце вынули
У привычных жизненных вещей.
И приход весны совсем не радовал,
И луча не радовал привет…
Соблазняли тщетно маскарадами
Объявленья шумные газет.
Доктора все объясняют нервами,
Мистики предчувствий вечно ждут,
А подруги признаками первыми
Старости печаль мою зовут.
Но о Ней, Далекой, боль щемящая
Просыпается с дыханием весны…
За обедом подали хрустящие
Золотые, пухлые блины.
Случайный луч обводит светочем
Квартиры пыльной уголки,
Ласкает рыженькие веточки,
Где почки, точно узелки.
В голубоватой хрупкой вазочке
Я собрала из них букет…
Нет, не букет, — скорее вязочку,
Кустов обиженных скелет.
Корицей пахнет он и хворостом.
Сухою мерзлою травой….
Так пахнут на полянах поросли
В сединах осени больной.
И вот когда на этих палочках,
Колючим вздыбленных пучком,
Распустится живою алостью
Цветок душистый за цветком,
Когда по стеблям дрожью светлою
Прольется радости волна,
То значит, — я не верю этому,
То значит, что пришла весна.
И в сопках, упоен победами,
Теснится всходов хоровод….
И на границе заповеданной
Богульник розовый цветет.
Вечерний туман серебрится,
На улицах серо и сонно, —
За белой идет колесницей
Печальный кортеж похоронный,
Над темным досчатым забором
Закатное кружево тает,
Сгрудились немым коридором
Домов безучастные стаи.
И движутся тихо по парам
За гробом друзья и родные…
Когда-то служил он гусаром
В те дни и те годы былые.
Тяжелым раздерганным шагом
Прошла его жизнь, отшумела…
Трехцветным завернуто флагом
Сухое недвижное тело.
У щек — побледневшие розы
И астр погребальных букеты…
Последние вытерты слезы,
Последние песни допеты.
Замолкло протяжное пенье,
Все тускло, мертво и убого…
Такого-ли он погребенья
Просил, умирая, у Бога?
Когда-то служил он гусаром
И видел в минуты агоний —
Как полк весь в предсмертном кошмаре
Пронесся на взмыленных конях…
Отличья безвременьем стерты…
В России-б не так хоронили…
С оркестром, под конным эскортом
Несли-бы гусара к могиле.
Но что это? Четко и звонно
Вдали застучали подковы…
Откуда отряд этот конный
Из сумрака всплыл городского?
Друзья-ли с погостов, с пожарищ
Пришли, сбросив времени заметь,
Узнав, что скончался товарищ,
Пропеть ему Вечную Память?
Вмешался-ль загадочный случай,
Георгий-ли, воин вмешался,
Но только японский летучий
За гробом отряд продвигался.
И всадники к гривам холеным
Склонялись в мундирах защитных,
Отчетливым цокали звоном
По уличным камням копыта.
И медленно с топотом конным
К преддвериям церковки старой
Доставил кортеж похоронный
Земные останки гусара.
Вокзал… Толпа… Мелькают лица, руки…
И поезд тронулся… Метнулся синий дым…
От милых мест вагон с чеканным стуком
Уносит вдаль… Туда — к чужим?
Заборы, домики, заброшенные дачи,
Фанзенки ветхие, подгнивший серый тын…
Прощай, мой друг, печальный и невзрачный,
Нескладный беженский Харбин.
Ты столько раз в годины испытаний,
В смертельный час волнений и тревог
Давал приют уставшим от скитаний
И душу русскую берег.
В суровый век разгула и наживы
Хранил, как клад, все то, чем дорожим,
Чем ценен мир и люди в мире живы…
Ну, а теперь туда — к чужим!
Лежат на столике охапкой хризантемы,
Бегут в окне равнины и леса,
Все гуще дым… Конец, конец поэмы, —
Твердят колес стальные голоса.
Скитальцев горестных не кончена дорога,
Так много стран, но солнце в них одно…
И путь домой один… Путей в чужбину много
И дымом застлано окно.
Прощай Харбин! Со всем, что сердцу мило
Союз души навек нерасторжим.
Слепая, жуткая неведомая сила
Несет нас вдаль… Туда — к чужим!
