О грусти этих дней

   Которые удержат наши торсы.

   Мы разорвём мучительные тросы,

   Расправим жабры. Без обиняков

   По веским векселям мы расплатимся...

   Всё это неминуемо случится,

   Едва растают шапки ледников...

11 марта 1989 г.

   * * *

   "А пушечного мяса на Руси

   "Во все века хватало, и с избытком".

   Крамола кромки льдов -

   Но занят приступ нами!

   Простужен материк -

   И хворь взяла своё, -

   Полтонны мёрзлых туш

   Зализано волнами,

   А чистым весом душ -

   Всего на полкило.

   Так хватит хныкать, брат, -

   Невелика потеря!

   По Дарвину мы - скот,

   Извольте ж на убой!

   Мы, веришь, в аккурат

   Произошли от зверя.

   Так пусть нас, сукин кот,

   Сожрёт морской прибой.

   А ты, браток, представь,

   Что пудрит Дарвин мозги,

   Что вот зальёт волна

   И кончится метель...

   Здесь только кровь да грязь,

   И душит мёрзлый воздух,

   А там покой и свет,

   И тёплая постель...

   И кто-то в синеве

   Войдёт - не станет боли,

   И если не простит -

   Рассудит и поймёт.

   Но как с ним говорить,

   Нас не учили в школе.

   Зато смогли вдолбить -

   Рвать на огонь вперёд!

   А если всё не так -

   И мрак чернее сажи, -

   Так вот идёт волна,

   И ты глаза закрой...

   Пускай кудлатый мир

   Попробует докажет,

   Что то не он, а мы

   Исчезли под волной!

29-30 января 1989 г.

   * * *

   Головой мы упёрлись в сырой потолок,

   Гробовой создающий уют.

   Саркофаги квартир заготовлены впрок,

   И со временем нас погребут.

   Мы усердно жуём колбасу с огурцом,

   Хоть идём на оправданный риск.

   Но над вдрызг пронитраченным нашим нутром

   Не поставит никто обелиск.

   Нас взнуздали подпругой поборов, мытарств.

   А не хочешь быть трупом - молчи.

   Нас от нам же прописанных пресных лекарств

   Обнищалые лечат врачи.

   Нет теснее сплоченья взбешённых телес,

   Чем автобусно-людный брикет

   Из престижно оскаленных грудью принцесс

   И скандальных старух средних лет.

   Но блокадно-талонный замызганно тих

   Серый город, засаливший высь.

   Магазинно-пустынный, шаром покати,

   И рублём хоть поди подотрись.

   Ну, а если душа, так смешают с дерьмом

   И приставят к виску пистолет.

   И пристрелят, конечно, зато ты потом

   Сразу станешь пророк и поэт.

   Да, немало успешно наломано дров.

   Всё кромешней развал и бардак.

   Но до рвоты родная страна дураков

   Оптимизмом убогим горда.

1988

   Зазеркалье

   Транзитно-растранжиренные троны

   Зеркально-алебастровых эпох...

   И с антикварно-подлинной иконы

   Взирает веско инфантильный Бог.

   Там непреложных истин рулевые

   Курс держат в царство света и ума,

   И многократно битые святые

   Безвинных бесов холят задарма.

   Там символ злоблаженного уродства -

   Распятые проклятием родства,

   И самый верный признак благородства -

   Наличие безвестного конца...

   Там шум фанфар побед людского улья,

   И гулок одиночных камер тон,

   Там струны, обрывающие пули,

   Сверяют ежечасно камертон.

29-30 декабря 1988 г.

   Осень

   Ядовитая ткань покрывала

   Теплогубой ухмылкой полна.

   Для любви разве этого мало?

   Разве этого много для сна?

   Захлебнувшись обилием влаги,

   Изумлением млея, кровят

   Подозрительно трезвые маки

   Средь банально увядших оград.

   Бунт цветов, благодатное тленье,

   Увяданьем уйми и раздень,

   Окунувшись ветвистою тенью

   В осенённую осенью сень.

   В мутных кельях застенков-подполий,

   Спёртый воздух и смрад - шансов нет!

   В кулуарах шептанья доколе

   Будет томно хрипеть шансонье?

   Но тугие обозы идиллий

   Одурманят упрямую боль.

   Непристойно-застойный цвет лилий

   Над преступно-доступной водой...

28-29 декабря 1988 г.

   Петербург

   Город умер. Раздалось затишье.

   Том растрёпан, и голос понур

   Четвертуемых четверостиший,

   Абортивных аббревиатур.

   Мозг расплющен. Он кажется площе,

   Замурованный в кафель строки.

   Сотрясает Дворцовую площадь

   Торжествующий вздор. Изреки!

   Оправдайся! Не мы ли молили,

   Став немыми, кусая губ синь

   В кровь, - "..in nomine patri, et filii

   Et spiritus sanсti..." - Аминь!

   Прав лишь тот, кто грядёт. Разве тёмно

   За решёткою пальцев пяти?

   Но эффект от мостов разведённых

   Порождает дурной аппетит.

   Пятернями растерзанный саван,

   И поруганный в белой ночи

   Град Петра, городская канава -

   Склеп достойный. Он умер. Молчи.

   * * *

   Да будет так: открыт ломбард.

   Как круг монеты ломкой, строгий

   Квадрат лица. Сегодня строки

   По матрицам перекроят.

   Кустарь, и только.Можно ли

   Уйти, едва отступят клёны?

   Пусть разрумянят фонари

   Мои следы клеймом калёным.

   Уйти? Пусть разрядят наган

   Салютом, молвя: "Умер? Странно..."

   А месяц верным бумерангом

   Воротится к моим ногам.

   * * *

   "Все кругом-избранники, но им

   "тоже когда-нибудь вынесут

   "приговор".

   Альбер Камю, "Посторонний"

   От клятв неумелых устав,

   Я плюну в кортеж катафалков.

   Мне ваш монастырский устав

   Неблизок и приторно жалок.

   И, видно, мне в храме ином

   Давно уготованы сходни.

   Я к вам не причастен вином

   И хлебом от плоти Господней.

   Я - смертник, увы, но не суть

   В бледнеющей плахе рассвета.

   Пускай же меня вознесут

   Хотя бы лишь только за это.

   Но небо пустует. И дни

   Уже сочтены, и не нами.

   А вздохи проклятьям сродни,

   И полнятся сны именами.

   И лишний для всех я. Не цо-

   кают благозвучно копыта.

   Моё, опустевши, лицо

   Для оспенных струпьев открыто.

   Пролистан и брошен Камю.

   И мается маятник мерно.

   И всё так и нужно, наверно.