Звонят к обедне. Стольный град
Проснулся. Ясен день холодный.
В стану Васильковом скрипят
Телеги с рухлядью походной.
Трясет серебряной уздой
И стременами конь княжой
Перед княжьим шатром закрытым.
Храпит и в землю бьет копытом.
Кормилич княжичий, старик,
Торопит в путь дружину с князем:
«Нам впереди поход велик,—
Как раз обоз в грязи увязим.
Пойдем-ка, князь! Того и жди,
Польют осенние дожди,
И стой тогда в болотной тине!
Вели-ко стан снимать дружине!»
Василько вышел из шатра.
Чтоб нарядить, уладить сборы,
Проститься с берегом Днепра,
Взглянуть на киевские горы.
Быть может, долго не видать
Тех мест, где веры благодать
Над темной Русью просияла.
Где Русь крещенье восприяла.
И грустно сердце сжалось в нем.
Как будто чуя скорбь и горе,
И вспомнил княжич о былом
И о княжой недавней ссоре.
«Мне, может, — думал он, — сулит
Судьба в грядущем ряд обид,
От близких родичей — истому,
И вместо славы — папилому.
В худое время мы живем.
За распри друг на друга ропчем;
Радеет всякий о своем,
А о земле, наследье общем,
Никто не хочет пожалеть,
Отдав ее врагам на снедь.
Мы вместо мира, устроенья
Заводим ссоры да смятенья.
Великий прадед Ярослав!
Берег ты землю от печали,
Храня отеческий устав,—
И наши вороги молчали.
Могуч, как древле, царь Давид.
Ты громкой славой был покрыт:
Но время тихое минуло —
И Русь в крамолах потонула».
Так Ростиславич размышлял
О распре — княжеской заразе,
А перед ним уже стоял
Посол от киевского князя
И молвил, низко поклонясь:
«Зовет тебя на праздник князь
И просит в Киев, господине,
Для именин приехать ныне».
— Мне дома быть пора давно,—
Князь отвечал, — гулять не время:
Рать будет дома неравно.
Да и других забот беремя.
Коль призван править князь землей.
Ему гостить в земле чужой
Не след: в семье влыдыка нужен…
Скажи: теперь я недосужен.
Ушел гонец; но вслед за ним
Великий князь прислал другого:
«Хоть на денек приди к родным,—
С гонцом княжое было слово,—
Об атом я прошу любя».
Давыд прибавил от себя:
«Пожалуй в Киев нынче, брате!
Куда спешишь? Не слышно рати!
Отказ твой семя к распре даст.
Ужели хочешь новой ссоры?
На злое дело князь горазд.
И в нем вражда созреет скоро:
Из друга сделаться врагом
Ему не диво, — знай о том.
Коль не приедешь к Святополку.
Не будет в съезде нашем толку».
Василько вымолвил: — Аминь!
О ссоре мне и думать больно,—
Он стан отправил на Волынь
И сам поехал в Киев стольный.
Торопит он и бьет коня;
Но конь, уздечкою звеня,
Идет неспешно и лениво.
Храпит, потряхивая гривой.
Беспечно едет князь вперед.
Навстречу отрок приближенный
Спешит от киевских ворот
К нему, печальный и смущенный;
Он стал пред ним и говорит:
«Не езди, князь! Беда грозит!
Вернись — иль быть греху да брани!
Тебя возьмут, вернись заране!
Не езди: Киев — западня,
Поверь моей правдивой речи.
Верни ретивого коня —
Твоя дружина недалече.
И ты, как дома, будешь с ней.
Уйди подальше от князей.—
Они лишат тебя удела,
В них мысль ехидная созрела».
— За что ж князья меня возьмут?—
Спросил Василько удивленный.—
Не верю я, нет правды тут,—
Схватить нельзя же беззаконно?
Я Святополка не боюсь:
Не для того со мной союз
Скрепил он крестным целованьем.
Чтоб встретить гостя злодеяньем.
Ходил я всюду напрямик.—
Зачем назад мне возвращаться?
Я в битвах взрос и не привык
От юных лет врагов бояться.—
Так Ростиславич отвечал
И путь свой в Киев продолжал:
Был княжич чист и прям душою,
Не знался с хитростью людскою.
Спокоен в Киев въехал он
И у хоромин княженецких
Остановился, Окружен
Толпой дружинников и детских,
Выходит к гостю на крыльцо
Великий князь; его лицо
Омрачено; с улыбкой странной
Он молвил: «Здравствуй, гость желанный!»
И ввел его он в тот покой.
Где князь Давыд, потупя очи,
Поникнув хитрой головой.
Сидел, темней осенней ночи.
Увидев гостя, вздрогнул он
И на приветливый поклон
И речи князя молодого
Не может вымолвить ни слова.
Василько весел и не ждет
Грозы; а гром над головою,
И скоро час беды придет,
Великий князь кривит душою.
Кривит пред ним, а князь Давыд,
Немой как рыба, вниз глядит.
Ждут слуги взгляда, и готовы
Для Ростиславича оковы.