Саша

Няня кричит:"Не убейся, родная!"

Саша, салазки свои погоняя,

Весело мчится. На полном бегу

На бок салазки - и Саша в снегу!

Выбьются косы, растреплется шубка

Снег отряхает, смеется, голубка!

Не до ворчанья и няне седой:

Любит она ее смех молодой...

Саше случалось знавать и печали:

Плакала Саша, как лес вырубали,

Ей и теперь его жалко до слез.

Сколько тут было кудрявых берез!

Там из-за старой, нахмуренной ели

Красные грозды калины глядели,

Там поднимался дубок молодой.

Птицы царили в вершине лесной,

Понизу всякие звери таились.

Вдруг мужики с топорами явились

Лес зазвенел, застонал, затрещал.

Заяц послушал - и вон побежал,

В темную нору забилась лисица,

Машет крылом осторожнее птица,

В недоуменьи тащат муравьи

Что ни попало в жилища свои.

С песнями труд человека спорился:

Словно подкошен, осинник валился,

С треском ломали сухой березняк,

Корчили с корнем упорный дубняк,

Старую сосну сперва подрубали

После арканом ее нагибали

И, поваливши, плясали на ней,

Чтобы к земле прилегла поплотней.

Так, победив после долгого боя,

Враг уже мертвого топчет героя.

Много тут было печальных картин:

Стоном стонали верхушки осин,

Из перерубленной старой березы

Градом лилися прощальные слезы

И пропадали одна за другой

Данью последней на почве родной.

Кончились поздно труды роковые.

Вышли на небо светила ночные,

И над поверженным лесом луна

Остановилась, кругла и ясна,

Трупы деревьев недвижно лежали;

Сучья ломались, скрипели, трещали,

Жалобно листья шумели кругом.

Так, после битвы, во мраке ночном

Раненый стонет, зовет, проклинает.

Ветер над полем кровавым летает

Праздно лежащим оружьем звенит,

Волосы мертвых бойцов шевелит!

Тени ходили по пням беловатым,

Жидким осинам, березам косматым;

Низко летали, вились колесом

Совы, шарахаясь оземь крылом;

Звонко кукушка вдали куковала,

Да, как безумная, галка кричала,

Шумно летая над лесом... но ей

Не отыскать неразумных детей!

С дерева комом галчата упали,

Желтые рты широко разевали,

Прыгали, злились. Наскучил их крик

И придавил их ногою мужик.

Утром работа опять закипела.

Саша туда и ходить не хотела,

Да через месяц - пришла. Перед ней

Взрытые глыбы и тысячи пней;

Только, уныло повиснув ветвями,

Старые сосны стояли местами,

Так на селе остаются одни

Старые люди в рабочие дни.

Верхние ветви так плотно сплелися,

Словно там гнезда жар-птиц завелися,

Что, по словам долговечных людей,

Дважды в полвека выводят детей.

Саше казалось, пришло уже время:

Вылетит скоро волшебное племя,

Чудные птицы посядут на пни,

Чудные песни споют ей они!

Саша стояла и чутко внимала.

В красках вечерних заря догорала

Через соседний несрубленный лес,

С пышно-румяного края небес

Солнце пронзалось стрелой лучезарной,

Шло через пни полосою янтарной

И наводило на дальний бугор

Света и теней недвижный узор.

Долго в ту ночь, не смыкая ресницы,

Думает Саша: что петь будут птицы?

В комнате словно тесней и душней.

Саше не спится,- но весело ей.

Пестрые грезы сменяются живо,

Щеки румянцем горят не стыдливо,

Утренний сон ее крепок и тих...

Первые зорьки страстей молодых!

Полны вы чары и неги беспечной,

Нет еще муки в тревоге сердечной;

Туча близка, но угрюмая тень

Медлит испортить смеющийся день,

Будто жалея... И день еще ясен...

Он и в грозе будет чудно прекрасен,

Но безотчетно пугает гроза...

Эти ли детски живые глаза,

Эти ли полные жизни ланиты

Грустно поблекнут, слезами покрыты?

Эту ли резвую волю во власть

Гордо возьмет всегубящая страсть?...

Мимо идите, угрюмые тучи!

Горды вы силой! свободой могучи:

С вами ли, грозные, вынести бой

Слабой и робкой былинке степной?...

3

Третьего года, наш край покидая,

Старых соседей моих обнимая,

Помню, пророчил я Саше моей

Доброго мужа, румяных детей,

Долгую жизнь без тоски и страданья...

Да не сбылися мои предсказанья!

В страшной беде стариков я застал.

Вот что про Сашу отец рассказал:

"В нашем соседстве усадьба большая

Лет уже сорок стояла пустая;

В третьем году наконец прикатил

Барин в усадьбу и нас посетил,

Именем: Лев Алексеич Агарин,

Ласков с прислугой, как будто не барин,

Тонок и бледен. В лорнетку глядел,

Мало волос на макушке имел.

Звал он себя перелетною птицей:

"Был, - говорит, - я теперь за границей,

Много видал я больших городов,

Синих морей и подводных мостов

ВсJ там приволье, и роскошь, и чудо,

Да высылали доходы мне худо.

На пароходе в Кронштадт я пришел,

И надо мной всJ кружился орел,

Словно прочил великую долю".

Мы со старухой дивилися вволю,

Саша смеялась, смеялся он сам...

Начал он часто похаживать к нам,

Начал гулять, разговаривать с Сашей

Да над природой подтрунивать нашей

Есть-де на свете такая страна,

Где никогда не проходит весна,

Там и зимою открыты балконы,

Там поспевают на солнце лимоны,

И начинал, в потолок посмотрев,

Грустное что-то читать нараспев.

Право, как песня слова выходили.

Господи! сколько они говорили!

Мало того: он ей книжки читал

И по-французски ее обучал.

Словно брала их чужая кручина,

ВсJ рассуждали: какая причина,

Вот уж который теперича век

Беден, несчастлив и зол человек?

Но,- говорит, - не слабейте душою:

Солнышко правды взойдет над землею!

И в подтвержденье надежды своей

Старой рябиновкой чокался с ней.

Саша туда же - отстать-то не хочет

Выпить не выпьет, а губы обмочит;

Грешные люди - пивали и мы.

Стал он прощаться в начале зимы:

"Бил, - говорит, - я довольно баклуши,

Будьте вы счастливы, добрые души,

Благословите на дело... пора!"

Перекрестился - и съехал с двора...

В первое время печалилась Саша,

Видим: скучна ей компания наша.

Годы ей, что ли, такие пришли?

Только узнать мы ее не могли: