Стихи

Позже Пушкин перечитывает Хвостова уже по-другому. В 1823 году он отдает должное преданности Хвостова литературе, как бы перекликаясь в этом с отзывом Карамзина, и сравнивает себя с ним: "Я полу-Хвостов: люблю писать стихи (но не переписывать) и не отдавать их в печать (а видеть их в печати)", имея в виду строки из послания Хвостова "И И. Дмитриеву". В 1825 году Пушкин обращает внимание на стихи Хвостова, описывающие наводнение в Петербурге: "Что за прелесть его послание!", потом он упомянет их в "Медном всаднике":

граф Хвостов, Поэт, любимый небесами, Уж пел бессмертными стихами Несчастье невских берегов.

В 1831 году Хвостов первым обратился к Пушкину с письмом и стихотворным посланием:

Тебе дала поэта жар Мать вдохновения - природа; Употреби свой, Пушкин, дар На славу русского народа; Как начал громко - продолжай О древних подвигах великих.

В следующем году он посвятил Пушкину еще одно стихотворение, на которое Пушкин ответил теплым и серьезным письмом: "Я в долгу перед Вами: два раза почтили вы меня лестным ко мне обращением и песнями лиры заслуженной и вечно юной. На днях буду иметь честь явиться с женою на поклонение к нашему славному и любезному патриарху" Это самый последний и исчерпывающий отзыв Пушкина о Хвостове Умер Дмитрий Иванович Хвостов в 1835 юду, подготавливая к изданию восьмой том полного собрания своих сочинений,

ВОРОНА И СЫР

Однажды после пира Ворона унесла остаток малый сыра, С добычею в губах не медля на кусток

Ореховый присела. Лисица к сыру подоспела И лесть, как водится, запела (Насильно взять нельзя): "Я чаю, голосок Приятен у тебя и нежен и высок". Ворона глупая от радости мечтала, Что Каталани стала, И пасть разинула - упал кусок, Который подхватя, коварная лисица Сказала напрямки: "Не верь хвале, сестрица.

Ворону хвалит мир, Когда у ней случится сыр"

1802

И. И. ДМИТРИЕВУ

Давненько Буало твердил, что целый век Сидеть над рифмами не должен человек; Я признаюсь,- себя тем часто забавляю, Что рифмы к разуму, мой друг, приноровляю. Пускай, водимые враждебною рукой, Досады снутствуют с забавою такой, Пусть музы иногда мне самому суровы, На Пинде нахожу себе веселья новы; Но более стократ любил бы Геликон, Когда б не столько строг к певцам был Аполлон.

Сей лучезарный бог искателю здесь славы Назначил тесный путь и тяжкие уставы; Он требует, чтоб мысль писателя была, Как чистый солнца луч, безмрачна и светла; Чтобы в стихи слова не вкралися напрасно, И представлялась вещь с природою согласно, И дар везде сиял, и быстрый огнь певца, Разлившися, зажег читателей сердца; Чтобы паденье стоп, от смысла неразлучно, Для слуха нежного гремело плавпо, звучно; Чтобы... но кто сочтет неисчислимость уз? Кто может угодить разборчивости муз? Я первый волю их нередко нарушаю, И воду из Кубры в Кастальский ток мешаю: То изломаю ямб, то рифму зацеплю, То ровно пополам стиха не разделю, То, за отборными гоняяся словами, Покрою мысль мою густыми облаками; Однако муз люблю на лире величать, Люблю писать стихи и отдавать в печать. Строками с рифмами, скажи, кого обижу? И самому себе от них беды не вижу. Не станут их хвалить? мне дальней нужды нет; Их Глазунов продаст, а Дмитриев прочтет. Когда мои стихи покажутся в столицу, Не первые пойдут обертывать корицу.

Мне старость грозная тяжелою рукой Пускай набросила полвека с сединой; Поверь, что лет моих для музы не убавлю, И в доказательство я Буало представлю. В мои года писал стихами Буало, Шутил затейливо, остро, приятно, зло.

Себя не ставя в ряд певцов, венчанных славой, Довольно, что стихи считаю я забавой. Хвала правительству - на рифмы пошлин нет! Ничей от них меня не отвратит совет. Как? может Бабочкин, с поблекшими власамп, Климене докучать свидания часами? С подагрой, кашлем он к Амуру подлетя, Пугает иль смешит коварное дитя. В Петрополе Бичев, явясь из края света, Сияет на бегу, как новая планета, И вихрем носится, ристанья чин храня; Он, выю извернув ретивого коня, Мечтает, что ему завидуют и боги, Коль бегуна его резвее прочих ноги. Обжоркин каждый день для всех твердит одно, Что сытный был обед и вкусное вино; Изволит завтракать бифстексом и росбифом, Потом в Милютиных, не справяся с тарифом, Отколе и когда приходят корабли, За кажду устрицу бросает два рубли; Готовясь пировать на свадебном обеде, Успеет завернуть пить шоколад к Лареде Он счастлив, вне себя за лакомым столом; Он любит перигю, и с стерлядьми знаком; Глазами жадными все блюды пожирает: На гуся целит, ест пирог, форель глотает, Котлетов требует, или заводит речь, Чем сдобрить винегрет, как вафли должно печь, А после кинется на виноград и сливы, На дули, яблоки, на сочные оливы, Там время полдничать, там ужинать пора, Он упражнен едой до полночи с утра. Обжоркину жена, и совесть, и рассудок, Дары и почести - один его желудок, Шаталов, тот слуга покорный всех вельмож, Он только рассевать привык повсюду ложь; В восторге, в радости, при музыкальном громе, Про вести скажет: "Их я слышал в знатном доме". Для дел и для забав у всякого свой вкус; В их выборе отнюдь не налагают уз. Что Бабочкину здесь, Шаталову возможно, Тем пользоваться мне зачем, скажи, не должно? Так, каждый для себя веселье изготовь, Их забавляет бег, стол, вести и любовь Пусть тешатся они в сей жизни шумом, стуком; Я веселюсь твоим приятным, муза, звуком. Мне в "Федре" басенки отрадно прочитать; Люблю переложить на русскую их стать; Люблю, склоняя слух к Расина скорби, стону, Принудить у Невы крушиться Гермиону; Люблю Горация высокой мысли гром Своим на севере изображать пером; Но песнопения болезнию не стражду, И лавров на главу зеленых я не жажду. Случалось,- несколько текло на свете лет, Что сам я забывал о том, что был поэт; Не мня, что скудный дар - отечеству заслуга, Я посещать люблю Парнас в часы досуга. Надеюсь,- может быть, в числе стихов моих Внушенный музами один найдется стих; Быть может, знатоки почтут его хвалами, Украсят гроб певца приятели цветами, И с чувством оценят не мыслей красоту, Не обороты слов, но сердца простоту.

1810

ВЕТЕР И ДУБ

Дуб Ветру стал пенять: "Откройся мне, Борей! Зачем ты разметал вдоль рощи, средь полей Моих любезных деток? По милости твоей Я без листов и веток; Вчера так крепко дул, Что самого меня чуть с корня не свихнул; Ты травку бережешь пустую, Качаешь только трость, соседку дорогую,