Стихотворения и поэмы

,

И всё течет к Тобольску вниз.

Зрит Азия из прорубей.

"Нет, не затопит. Не робей!" — Соймонов кучеру шепнул,

Осколок льда легонько пнул, румяной бабе подмигнул.

"Ты, тетка, кланяться оставь!

На лед корзиночку поставь да расскажи: мутна вода?"

А бабы хором:

"Ох, беда!"

Тут вышла женка молода, собою очень хороша,

Да прямо на колени бух посередине Иртыша

Перед Соймоновым на снег,

Как будто ноги кто подсек:

"Спаси девиц и молодух! Старух спаси!

Година злая на Руси!

С полуденных-то линий, знать, орда встает на нас опять.

Беда! Так было и всегда. Идет вода, за ней — орда!"

С трудом преодолевши гнев, Соймонов молвит, покраснев:

"Ты! Встань. Какая там орда?"

— "На пограничны города орда задумала напасть,

Нас взять под басурманску власть!"

Вскричал Соймонов:

"Враки! Чушь! Кто нашептал тебе? Твой муж?"

— "Не муж! Матросы на судна́х".

— "Так о подобных шептунах мне доносите в тот же час,

Не то казнити буду вас!"

Передразнил:

""Орда! Орда!" Нам ли бояться дикарей?"

Но бабы снова:

"Ох, беда! Пускай бы наш архиерей служил молебен

поскорей!"

3

Крут взвоз.

""Орда!" А что — орда? С ордою справимся всегда,

Вот как бы не пришла беда теперь с другого к нам угла.

С гнилого не пришла б угла, с норд-веста. Вот что, господа!"

Метель.

Архиерейский дом чуть виден в сумраке седом.

"К архиерею?"

— "Нет! Отстань! Зачем к нему в такую рань…"

— "Назад прикажете? Домой?"

Соймонов:

"Вот что, милый мой! Ты поезжай себе домой,

А я назад вернусь пешком. Пройдусь я, братец, бережком".

Такой ответ не нов. Знаком.

Бормочет кучер со смешком:

"Он на свидание с дружком поплелся, губернатор наш.

Придет же в ум такая блажь — затеял дружбу с мужиком".

4

Есть дом поблизости реки. Над крышей — пестрые коньки.

В том доме, около реки, живут лихие ямщики.

Не разбитные кучера, красавцы с барского двора,

А ямщики!

Совсем простые мужики, природные тоболяки живут

в хоромах у реки.

Тут ям

^[566]

. Тут кони горячи.

Тут конской запахом мочи пропитан ноздреватый снег.

Вот бородатый человек на вилы поднял пласт назьма

^[567]

.

Остановившись у ворот, Соймонов сумрачно зовет:

"Здорово, господин Кузьма!"

Заходят вместе на крыльцо. А кто там смотрит из окна?

Довольно милое лицо. Голубоока и нежна.

"Кузьма! Не скажешь, кто она?"

— "Она? Ильюшкина жена".

— "Так что ж он прячет? Сколько раз я, милые, бывал у вас,

А не видал его жены. Вы показать ее должны".

— "Скромна!" — ответствует Кузьма.

Соймонов входит в хорома. Вздохнув, садится на скамью.

"Ну, ладно! Позови Илью".

Покой в хороме. Образа.

Великомучениц глаза огромные глядят с икон.

Кругом икон со всех сторон сияние цветных лампад,

А ниже, выстроены в ряд, на полках книжицы стоят

^[568]

.

Их много. До четырехсот. Иные взяты в переплет, иные трепаны весьма.

Те книги приобрел Кузьма.

По математике труды, определители руды… Да многое найдется тут.

Ночами между книжных груд Кузьма таится, бородат.

Сидит, следит, что пишет брат. Немало трудится Илья.

Необычайная семья. Сыны простого мужичья, а грамотней иных господ.

Ну, где ж Илья?"

— "Сейчас придет!"

5

Илья не так могуч, как брат.

Он несколько сутуловат, глаза печальней и темней…

"Илья! Оставь своих коней.

Побудь-ка с нами, свет Илья! Готова рукопись твоя

^{688}

?

Хочу я поглядеть, когда была высокая вода".

— "Сие узнаем без труда!"

Довольно рукопись толста.

Сто девяносто два листа в ней переписано уже.

Рука, привычная к вожже и к сыромятному кнуту, историю писала ту.

Перо по белому листу вела ямщицкая рука.

Тут начато издалека: есть родословия Ермака

И о прибытье россиян на Ледовитый океан,

И о добыче серебра и золота из горных недр;