«В твоих чертах зловещая гримаса…»
В твоих чертах зловещая гримаса,
В твоих чертах голодная тоска.
Так не минуешь ты положенного часа,
И гибель страшная близка.
И ты цепляешься за глинистые глыбы,
И за тобой, скользя, летит обрыв,
И нет людей, что поспешить могли бы
На твой призыв.
И жизни жалкая прикраса
Так далека.
В твоих глазах голодная тоска,
В твоих чертах холодная гримаса.
«Прости меня за миг бессильной веры…»
Прости меня за миг бессильной веры,
Прости меня. Тебе не верю вновь.
С востока облак зноя пыльно-серый,
На западе пылающая кровь.
Как больно мне. Растянутые кости
Под жесткими веревками трещат.
В засохших ранах стиснутые гвозди
Жгут, как огонь, и ржавят, и горят.
И никнешь ты. Твое слабеет тело,
Взор, потухая, светится мольбой,
Рай близок? Ад? А мне какое дело.
Но всюду быть. Но всюду быть с Тобой.
«И вот достигнута победа…» [44]
И вот достигнута победа,
И птицею взмывая, ты
Венчаешь подвиг Архимеда
И Винчи вещие мечты.
Но пусть с решимостью во взоре
Летишь ты, новых дней Икар.
Тебя не солнце ввергнет в море,
А легкий рычага удар.
А солнце — где? А небо? Выше,
Чем в оный день над Критом, ты
Кружишься над ангара крышей,
Бескрылый раб чужой мечты.
Железных крыльев царь и узник,
Кружишь. Нам весел твой полет.
А Феб, не враг и не союзник,
Тебя презреньем обдает.
<1912–1913>
«Мир успокоенной душе моей…» [45]
«Мир успокоенной душе моей»,
Немного призраков осталось в ней.
И сердцу мир — без боли, без огня,
Не мучит и не радует меня.
Что жизнь моя? — Тяжелая вода
Глубокого заросшего пруда,
Где мшистый камень с высоты упав,
Безгрезно спит в лесу подводных трав.
«На мшистых камнях колокольчики синие…»
На мшистых камнях колокольчики синие
Синей, чем в росистых полях.
Так вот где забыть о тоске и унынии,
О злых и ликующих днях.
Здесь море заставлено шхерами тесным,
Здесь кроткое солнце и лень
Под легкими сводами, бледно-небесными
И в самый ласкательный день.
Здесь море и ветер, играющий шлюпкою,
Не знают, что значит прибой.
Так вот где оно, это счастие хрупкое
Молчанья и мира с собой.
<1913>
«На серых скалах мох да вереск…»
На серых скалах мох да вереск.
Светлы безрадостные дали.
Здесь сердце усмиренно верит
Безгневной и простой печали.
Кругом в воде серо-зеленой
Такие ж сумрачные шхеры,
И солнца диск неопаленный
Склоняется за камень серый.
И в ясности, всегда осенней,
Звучит безгорестною чайкой
Твое ласкательное пенье,
Офелия, Суоми, Айко…
<1913>
«Сырые дни. В осенних листьях прелых…»
Сырые дни. В осенних листьях прелых
Скользит нога. И свищет ветр в тени.
Плохие песни. Лучше б он не пел их.
На край небес краснеющий взгляни.
Лохмотьями кумачными рубахи
Висит закат на лужах. Злые дни!
Дрожат деревья в чутком, вещем страхе.
Земля, как труп неубранный, лежит,
Как труп блудницы, брошенной на плахе.
Глаз выклеван. Какой ужасный вид!
Зияет здесь запекшаяся рана.
Здесь кровь струёй из синих губ бежит,
Здесь дождь не смыл дешевые румяна.
Желтеют груди в синих пятнах все.
Припухшая мягка округлость стана.
Вороны гимн поют ее красе.
Такой ты будешь поздно или рано.
Такими — рано ль, поздно — будем все.
Чу! Крик ворон ты слышишь из тумана.
«Пройдут бессчетные века…» [46]
Пройдут бессчетные века,
В глухую бездну время канет,
А правосудная рука
Казнить народы не устанет.
Не он ли, сеятель, вложил
В нас семена, и труд, и время;
Но грех, как плевел, заглушил
Его спасительное семя.
Когда взойдет его посев,
К нам, закосневшим, непробудным,
С небес дымящихся слетев,
Вострубит ангел гласом трубным.
Мир захлебнется в дымной мгле.
Вот небеса уже не сини.
Треть человеков на земле
Погибнет от звезды Полыни.
Иных знамений и чудес
Остатный смертный будет зритель.
Зверь исцелен, как бы воскрес.
Но близок отомститель.
