Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести

Так я «работал» четыре дня подряд, пока мы с Анчей не поняли, что выбросили лишь небольшой пук соломы. Я подсчитал, что мне придется гулять подобным образом месяцев семь.

Думаю, нет нужды сообщать вам, что я просто-напросто заболел. Я не мог думать ни о чем другом. Перед глазами у меня была сплошная соломенная пелена, голова была забита проклятой соломой. В одном углу комнаты стояло три снопа, в другом – мой несчастный сенник и там же длинная подушка с дивана,- куда, куда обратить взор? А ночью приходилось ложиться на пол… Я так ругался, извергал столько проклятий, что стыдно вспомнить. Почти не спал, вставал чуть свет и отправлялся на прогулки.

И вот как-то раз я обратил внимание на все эти кувшины, бидоны и противни, которые внимательный читатель, конечно, заметил в самом начале моего повествования.

А с этими кувшинами, бидонами и противнями дело обстоит так: каждый пражанин имеет право завести себе какой-нибудь кувшин или, скажем, бидон, а также противень – это не запрещается законом и не преследуется властями. Но может случиться, что кувшин разобьется,- вот тогда-то и начинается потеха! Куда его девать! Выбросить во двор – дворник заставит убрать. Выбросить на улицу – тебя арестует полицейский. Сунешь на воз городскому мусорщику – он его непременно сбросит. Он не возьмет его ни за какие деньги, ему это строго запрещено! Вот какие дела… Тогда ты хватаешь свой кувшин, крадешься ночью на улицу и, никем не замеченный, тихонько ставишь его куда угодно. А на следующий день мусорщик спокойно подберет твой кувшин, причем без всяких денег, и все в порядке.

Меня осенила позорная мысль! А что, если мы с Анчей соберем всю эту старую солому и ночью вывалим ее вон на том углу? Мысль ужасная, неблагородная, незаконная, но признаюсь: мне она понравилась. Как легко человеку испортиться!

Но меня преследует невезенье. Бог знает почему. Как раз здесь поставили пост. Полицейский, конечно, потребует, чтобы я убрал солому. Я буду сопротивляться, совершу преступление, словом, меня заберут – и прощай моя репутация безупречного гражданина, впрочем, мне уже все равно… я…

– Сударь! Сударь! -воскликнула, вбегая в комнату, Анча.- Наконец-то я знаю, куда ее девать, эту солому. Говорят, ее охотно берет молочница. Она каждое утро останавливается вон там со своей тележкой. Ей нужна подстилка для скота! Завтра же отдадим ей солому!

– А это наверняка?

– Наверняка!

Что мне еще добавить! Ночыо я спал хорошо. А утром мы с Анчей отнесли солому молочнице,- правда, Анча все-таки прежде заручилась ее согласием принять наш подарок.

Какое это было прекрасное мгновенье! Когда молочница отдавала нам пустой мешок, меня охватил восторг! Я поцеловал у нее руку, горячо обнял ее корову и с увлажненными глазами отправился домой.

Дома мы взяли свежую солому и стали набивать тюфяк. А когда он был уже полон, я обнял Анчу, засвистел песенку «На зеленом на лугу», и мы пустились в пляс вокруг тюфяка, да так, что у нас голова закружилась.

Вот и вся история. Вот как все произошло. Я рассказал все как было. История любопытная и злободневная. Я ею доволен и посему кончаю.

Заключительная молитва писателя.

Всемогущее небо! Горячо благодарю тебя за то, что ты милостиво охранило меня от всех возможных мыслей и притупило остроты мои, и я не возбудил недовольства сильных мира сего, не оскорбил душевной чистоты милых сограждан моих и не испортил завтрашнего воскресного номера газеты. Аминь!

ДОБРЫЙ ДОМОВЛАДЕЛЕЦ

Этюд для моего коллеги-журналиста

– Сидел я вчера с женой после обеда дома,- рассказывал мой приятель. – Четверо детей моих легли уже спать, а мы изучали одну брошюру… да, изучали! После обеда, конечно, не очень хочется заниматься, но в понедельник нам предстоял переезд на новую квартиру, и наш новый домовладелец, принимая от меня задаток, сунул мне в руку свой кодекс законов. Восемнадцать страниц – на две больше, чем в своде Черной горы. Пришлось отдать за него сорок крейцеров! Потом я подписал обязательство подчиняться всем распоряжениям домохозяина,- в противном случае мне, само собой разумеется, придется немедленно очистить квартиру, не дожидаясь предупреждений и уплатив за три месяца вперед. Великолепный кодекс! Первый раздел – права домохозяина; второй – обязанности квартиранта.

– Уговор дороже денег, милая,- сказал я жене.- Так что ты внимательно следи за тем, чтоб дети не кричали на лестнице. Статья тридцать первая!

– Это трудно,- вздохнула жена.- Ведь они как жеребята: не успеют выскочить за дверь – заржали!

– Господи, мы только и делаем, что переезжаем, и все в более дорогие квартиры! Послушай, Катинка, прежде чем открывать дверь, суй им в рот по куску сахара. Ведь суют же контрабандисты мыло в пасть телятам, которых хотят свести. Дальше – статья восемнадцатая. Говори, Катинка!

– Ну… это о том, что мы не имеем права выносить из дома своих вещей. Да с какой стати нам это делать?

– Все-таки скажи, пожалуйста, хозяйке… ты все равно должна к ней сходить… сколько раз в день наша служанка выходит из дому с корзинкой и сколько с ведром. Потом – как бы не забыть! Я еще должен заказать нынче две ширмы: согласно статье десятой, владелец дома имеет право «входить в квартиру в любое время»; значит, летом он может прийти в четыре часа утра.

– Да я бы ему…

– Ничего бы ты ему не сделала. Не раздражай меня, Катинка! Вечно ты противоречишь. Помолчи хоть раз, милая. Закон есть закон. Ты уже показала Ветке, как надо отжимать белье? Статья шестьдесят два: «Квартирант должен вешать на отведенном ему чердаке только хорошо отжатое белье: домохозяйка следит за этим и имеет право немедленно снять белье, с которого каплет». Ветка как?

– Что ж… будет отжимать!

– Хорошо, душенька! И прошу тебя, вели на этой педеле еще раз хорошенько прокалить всю кухонную посуду. Как ни соблюдай чистоту, а все-таки трудно в таком старом доме уследить, чтоб нигде ни пылинки… А в статье сто двадцатой прямо сказано, что жильцы не имеют права держать никаких домашних животных.

Жена хотела что-то возразить, но тут раздался стук в дверь. Боже спаси и помилуй… вошел наш домохозяин! Мороз пробежал у меня по коже: уж не хочет ли он отказать нам от квартиры?

– Господи, какой гость!-воскликнул я, вскочив с места.- Душенька, это паш новый домохозяин, пан Фоунялик!

– Фоуфалик! – резко поправили меня, и серые глаза домохозяина, казалось, пронзили все мое существо.

– Фоуфалик,- повторил я шепотом, помертвев от страха.- Милости просим. Садитесь.

– Не помешаю?

– Что вы! Мы тут с женой славно проводим время… Катанка, принеси пану Фоуфалику кресло из другой комнаты… Вот так! Мы читали сводик законов, который вы составили. Приятное чтение, очень приятное. И какое поучительное! Например, вот эта статейка, шестьдесят четвертая, насчет очереди по уборке клозета… Очень поучительно…

– Проходя по кухне, я почувствовал запах свинины… У вас часто бывает свинина?

– Да раза два в неделю,- выпалила моя неосмотрительная жена.

Я испугался. Почем знать, как господин Фоуфалик относится к свинине!

И в самом деле, красное круглое лицо его слегка омрачилось, редкие ресницы дрогнули,

– Только потом не открывайте, пожалуйста, в кухне окон. Запах сейчас же разнесется по всему дому, а моя жена терпеть не может, когда пахнет свининой.

– Нет, нет, будьте покойны… А как ваше здоровье? И настроение?

– Со здоровьем куда ни шло,- ответил он, расстегивая свою легкую шубу, может быть, для того, чтобы показать круглое брюшко, украшенное массивной цепочкой.- Но сколько волнений! Судите сами,- пальцы его забарабанили по блестящему цилиндру,- моя жена только что застала офицерского сынишку с третьего этажа плюющим на лестницу!

– Это ужасно! – воскликнул я. У Катинки глаза стали круглые.

– Уж такие родители. А как же я могу терпеть, чтоб у меня в доме плевали на лестницу?