В глазах еще дымился сон,
И так рассеянно шатались ноги,
Как будто бы не шли они со мною,
А еще спали на полу, в гостиной
Перед потухшей изразцовой печью.
И я сказал приятелю: «Смотри!»
Но может, не сказал, а только вспомнил,
Да и приятель сразу же пропал.
Река шипела утренним свинцом,
Подпрыгивая, кладь везли тележки,
Ползли в тумане длинные трамваи,
Мальчишки продавали папиросы.
И я купил, не знаю сам зачем.
Затем, быть может, чтоб с потухшей спичкой
Минуту можно было постоять,
Еще одну минуту у подъезда
Того большого пасмурного дома,
Где я оставил лучшего себя…
А может, это только показалось?
<1922>
Был отдан год планете жаркой,
Не там я увидал ее,
Под неба чужеземной аркой,
Над безымянною рекой,—
Она прошла Петровским парком
И рыжим домом на Морской.
Мир падал, радуя недаром,
Все барабаны били рано,
И, чуя узел у плеча,
Я сам предал себя арканам
Перехлестнуть и перемчать.
И дали дни опять сначала
Вино и хлеб, простор погонь,
Пусть даже горе, даже горе,
Ведь мне из комнаты над морем —
Мне — вспыхнул северный огонь.
Походом третьим шла орда,
В открытом море якорь острый,
Земля была кривой и пестрой,
К колодцу юноша по степи
Гнал Аполлоновы стада.
И алеутом в амулеты
Я верил — поворотом плеч,—
Не флорентийским поворотом,
Но льдом, обвалом, но болотом
Со мною — ты, и мне — беречь.
…Мир кончил думать на походе —
Над набережною Тучковой,
Полночным вымыслом полна,
Мещанкой выгнутой проходит
Уже унылая луна…
1922
Облака, как легкие фелуки,
Перископом загнанные в порт,
Взморья лиловеющий простор,
Солнце, разъяренное от скуки.
И корабль тяжелый, как вода,
Кличут чайки в дикие моря.
Но лежат недвижно якоря,
С берега веревочные руки
Вытянулись, держат — никуда,
Никуда — уже четыре года,
Темная, тяжелая вода,
Ветреная валкая погода —
Уж четыре года — никуда.
Он недвижим, он дряхлеет между
Пароходов, скинутых с учета,
Плесенью одевших корпуса…
Здесь живут между камней несвежих
Катера с чиновничьей заботой
Да скрипят ревизий голоса.
Слово «смерть» печатал так легко ведь
Дней войны отчаянный станок.
Заградитель! Он отведал крови,
Без нее он нынче занемог.
И теперь он пуст, как барабан,
Мин тяжелых старое изданье
Цензор тишине обрек — и вот
Никуда уже который год
От таможни полосатой зданья,
Якорного, ржавого шатанья —
Крепок рук веревочных аркан,
Тралер спит и видит сон пока:
Он бродит, море шевеля,
И всюду минные поля.
Весь мир покрыт одной волной,
И корабли идут стеной.
За плеском плеск, и всё в огне —
И флот прославленный на дне.
Кто возвращается со дна?
Опять над морем тишина.
И море мирно, как земля,
Но всюду минные поля.
В порту над темною водой
Очнется заградитель сонный,
И весь дрожит палач седой,
Предсмертной грезой увлеченный…
А это только ветер в бок
Его ударил и замолк…
Между 1921 и 1923
Под вечным ветром пристаней
Бесилась цепь и лодка ныла,
Озябший берег выносил
Размах осенний через силу,
Как будто мне ночлег в челне
И вечный ветер — тоже мне.
Гребец метнул и принял цепь
С клоком веревки на кольце.
Что толку спорить до поры —
Челнок толкнуло из норы.
А перевозчик рос и мыл
Волной свои бока,
И сердце падало с кормы,
Как малый мяч, легко пока.
И смылись комнаты, леса
Забот и дум в толпе,
Как бухт умерших голоса,
А перевозчик рос и пел —
Слова блестели, как в росе,
Как росы в девичьей косе.
Он пел, что радость — наша кость,
Что в самых злых костях
Вези весну, когда пришлось,
Доедешь — всё простят,
Что вечный ветер тоже мне
Брат не случайный на челне.
1923
Пусть ливень льет во всей красе,
Арканы молний вяжут дом,
Щедрей, чем летом, грозы все,
Колес разумный гром.
Колес тенистый шаг —
То трактор тешил высоту,
То выкликал на бой овраг
Мотор, как теплый тур.
Он шел над зыбью лет, ведя
Не перекаты палуб, —
Он шел в блаженный пыл дождя
Ровнять равнины вал.
Как музыкант неутомим,
Владея скрипкой-плугом,
Дразнил он блеском луг и дым,
Лазоревку над лугом.
Буксуя воду, вертит сом
Под плавником отборным,
Буксуя в травах, колесо
Всех плавников упорней.
Ему без устали кричать
От неба до тычинки,
Что человек к полям опять
Вернулся из починки.
Он здоровеет, он растет
Над ложью, хрипом, склокой
Европ, парламентов, болот,
В работу без упрека.
Как рулевое солнце — так
Сверяет шаг и ветер,
И трактор — новая мета
Через пролом столетья.
1923
