Романс («Боясь пролить хотя бы каплю яда…»)
Боясь пролить хотя бы каплю яда,
Я никогда не говорю о вас.
Баш легкий шаг и равнодушье взгляда
Я узнаю, не подымая глаз.
Была весна, самой весны весенней,
И я любила вас, и сумрак голубел,
И шорох звезд, и длительное бденье
Под звонкий ливень синих лунных стрел…
Ваш образ стынет в мертвом ореоле.
Другим отдали вы и зной, и нежность ласк.
О, я не выроню своей заветной боли!
Я никогда не говорю о вас.
«Напуганные вечным пораженьем…»
Напуганные вечным пораженьем,
Мы постигаем алгебру любви,
Законы тяготенья, приближенья
И центробежный наших чувств отлив.
Алхимики, мы тихо изучаем,
Выводим, сравниваем тайный смысл,
И, в отвлечениях своих дичая,
Мы начинаем верить в стройность чисел.
И, наконец, покинув заточенье,
Во вееоружье знанья мы выходим в свет —
И первый встречный взгляд, решая все сомненья,
Сражает нас и сводит все на нет.
Черед («Умирают от вражеской пули…»)
Умирают от вражеской пули,
От несчастия, от любви,
А живут — горячась и тоскуя,
И теряют пути свои.
И, не зная предела скитаньям,
Не умея связать года,
По таинственным очертаньям
Стараются жизнь разгадать.
И к какому-то успокоенью
Неверное сердце идет,
Находя наощупь явлений
Неторопливый черед.
Наши годы терзания застят,
Мы не в силах себя забыть.
Мы любили и были счастливы,
И другие будут любить.
И любовь, и смерть, и трагедии
Вспоминаем мы наизусть.
Сердце жадное ждет бессмертия,
И всегда с ним бессмертная грусть.
«За женскую влекущую любовь…»
За женскую влекущую любовь
И за ее сестру слепую — нежность —
Они испытывают крепость лбов
И веруют беспомощно во внешность.
И утешают маленьких сестер,
Бодрясь и через силу улыбаясь:
— Не надо плакать. Не печаль свой взор.
Смотри, какая птица голубая. —
И молча руку слабую пожав,
Взглянув в глаза, расширенные горем,
Они уходят. Каждый горько прав.
А мы глядим. И снова все повторим.
«В буран сбылись осенние приметы…»
В буран сбылись осенние приметы,
И вьюжный ветер гнал из-за морей
Морозные жемчужные рассветы,
Предвестники затихших снежных дней.
А стужа не жалела суходолы.
На землю осыпались облака,
И хрипло мчался посвист невеселый
В ночных нолях, и ночь была дика.
Безмолвные морозные трущобы
Дрожа протаптывали поезда.
За вьюжной ночью выросли сугробы,
И туго скрепла на реках слюда.
В коротком сумраке солнцестоянья
Багров закат на вымерших снегах,
И мертвые синеют расстоянья,
И пройден трудный путь, и ночь долга.
Лабрадор («Дул ветер нам попутный, но нескорый…»)
Дул ветер нам попутный, но нескорый,
И после двухнедельного пути
К пустынным побережьям Лабрадора
Мы стали понемногу подходить.
И голос пел земли, встречая нас,
Что буря позади — на этот раз.
Лицо лизал морской отважный ветер
Солоноватым влажным языком,
И, редких сосен раздвигая ветви,
Ссыпался с кручи с камнем и леском.
Меняя парус, шла рыбачья шхуна,
И пена у камней ложилась с шумом.
Пустынный край! На каменистых склонах
Задумался июньский кроткий снег.
Голубизной мечтательной и сонной
Блестит оттаявший олений след.
Здесь ветер пел так долго что хотел,
Здесь воздух чистотой заиндевел.
Туда, где стаи волн блистают сталью,
Среди закостеневшей тишины
Летит, вздыхая над пустынной далью,
Душа тишайшей северной весны.
И, заглушая ветра песнопения,
Гудит тяжелых волн сердцебиенье.
Вечерняя прохлада («И я с своих вершин сошла…»)
И я с своих вершин сошла
В тенистые сады,
В изнеможенье прилегла
У ласковой воды.
Вечерней вверясь тишине,
Дремал вечерний пруд,
И в золотистой вышине
Стоял весенний гуд.
Мои воздушные следы —
Как сонная мечта.
Как струйки стынущей воды,
Струилась темнота,
И тени плавные легли,
Ласкаясь к тишине.
Я улыбалась издали
Смеющейся весне.
«Замолкли шумы дня…»
Замолкли шумы дня,
Как голоса подруг.
Я слушаю одна
Шагов старинный звук.
Крутой закинут мост
Над ветхою рекой.
Обломки тонких звезд
В ней тонут в час ночной.
Слетел душистый снег
На зов нагих ветвей.
Подков сребристый смех
Все ближе, все слышней.
И, не поняв вины,
Он затоптал, ездок,
Жасминной тишины
Опавший лепесток.
