Сочинения. Письма

Товарищи! Не будем закрывать глаз: наши прииски были до сих пор пьяными приисками…

…Клуб затих, чутко вслушиваясь в незнакомые и уверенные слова.

Никто не может слушать внимательней приискателя, когда он этого захочет. Хмурились лбы, сдвигались брови.

— Так… так…

— Товарищи, у нас не было до сих пор никакой культурной работы. Клуб у нас не налажен, нет школы, нет связи с туземным населением. Процветают контрабанда и опиоварение. Милиционер не борется с контрабандистами, а им потворствует. Прииском спивается… Товарищи!..

Быстро заговорили переводчики. Приискательские споры крепки, как спирт.

Цетлина поддержали демобилизованные красноармейцы, прибывшие на прииска целой партией. Под хлестким их напором приискатели сдавали одну за другой свои позиции.

Против пьянки голосовали единогласно при трех воздержавшихся — милиционере, предприискома и фельдшере.

Цетлин притоптывал ногой:

— Но ведь этого мало — проголосовать. Слишком мало, товарищи! Главное — выполнить. Ведь вчера же в бараках этакое безобразие устроили. А?.. Мы будем бороться.

Запротоколировали: «Повести решительную борьбу с пьянкой. Организовать ликпункт и школу. Найти работу приискома никуда не годной и прииском переизбрать. Просить снять с занимаемой должности милиционера Атянина. Наладить нормальные взаимоотношения с туземным населением и привлечь его к разведывательным работам».

Еще выписка из протокола: «О разведках. Общее собрание приисковых рабочих и делегатов туземных селений поддерживает и одобряет разведывательные планы администрации. Общее собрание считает необходимым поддержать это дело всей массой приискателей, крестьян и туземцев. О задержке транспорта, рабочей силы и проводников экспедиций не может быть никакой и речи.

Дело добычи золота для государства — дело общественное».

На производственном совещании вдумчиво качали головами мудрейшие якутские старшины, супились старые приискатели, обсуждая вопрос, куда ехать, где искать вкрапленное в пески Селемджинской тайги золото.

Ветер отыскал между бревен щели и проникал в них тонкими, пронизывающими струями. Свечи плясали как помешанные.

Обсуждали долго, упорно.

— Слово предоставляется Катовщикову.

— Так что, ребятьё, вы меня все знаете. Раньше мое дело — сторона. А теперь, когда так с нами считаются и спрашивают, — скажу. В двенадцатом это, примерно так, году Михайло Груздев, как воротился с Бома, набрал артель и двинул в тайгу. Одно слово — «плюем на Бом, в дальну тайгу идем».

Ну, ушли они, стало быть. И как в воду канули. Искали их. Да тут чего найдешь, когда они за Мамын учихвостили. Золото, грит, там страшное нашли. Ну, видно, и настигла их там доля.

Года через два один якут (тут из ближней стойбы) охотился на Мамыне с сынишкой своим и наткнулся на шурфы. А в шурфах-то человеческие косточки и лотки… Хунхузы их, видно, оттяпали. Так и осталась там жила неразработанной. И теперь, ежели на нее натакаться…

— А где же этот якут сейчас?

— В том-то и штука вся, что он помер, да и сыну своему наказывал: мол, Страшное Место и ото всех ты его утаи. А сын помнит… Они, якуты, тайгу, брат, как свои пять пальцев знают…

— А можно теперь этого самого сына найти?

— Почему нельзя? Конечно, можно! Только не уговорить.

— Уговорим.

— Итак, товарищи, программу разведок можно считать в основном установленной.

Цетлин вопрошающе взглянул на собравшихся. Все закивали головами.

— Первая экспедиция под руководством Кузьмина едет в верховья бассейна Тыгды.

Вторая экспедиция во главе с техником Козловым направляется в верховье Яблонового становика по реке Норе к ключу Уштым…

А относительно Мамына мы решим в ближайшее время. Больше никто не имеет сказать? Заседание считаю закрытым.

В амбаре буянил фельдшер Рыбников. Он вчера выпил весь находящийся в амбулатории спирт и сломал две клизмы. Цетлин велел его арестовать.

На нарты грузили буры и припасы. Впрягали оленей. Падал крупный, редкий снег. Разведывательная партия была в полном сборе.

— С золотом ждите!

— Первая подвода двинулась!

— Едем!

Всклубился снег. Нарты скользнули и вырвались из груды бараков на ровный белый наст опрокинувшейся равнины.

— До свидания!

Нарты курлыкали, как журавли.

…Прииска удалялись с удивительной быстротой. Как это у Джека Лондона:

— Эгг-ей!..

Белая равнина покачивается седыми залысинами.

И человечий оплешивел мир…

А здесь свежесть, свежесть!

Тайга долго тянулась темной отвесной стеной и потом внезапно оборвалась у крутых берегов закованной в льды Селемджи. Все необозримое пространство обрушилось на нас бледно-голубым куполом неба, заполненным тишиной. Только иногда громко, как пистолетные выстрелы, лопались льдины. Нарты накренились набок от быстрого хода, и пассажиры все время хватались за поручни.

Вожак соскочил и побежал рядом с оленьим поездом. Он поравнялся с нами. Его возбужденное лицо плясало в воздухе ярким, почти красным пятном.

— Хотите, зажварю как следует?.. Если в удовольствие…

— Вали!

Берега Селемджи будто подпрыгнули и пустились галопом обратно. Снег шипел под полозьями нарт. Небо летело навстречу невообразимой пустотой и пушистыми хлопьями облаков. Воздух рвался обезумевшим стальным холодом, забивал в глаза и нестерпимо палил лица. Панорама плыла кругом и менялась, как в кинематографе. С каждой минутой увеличивалась быстрота. Тела, укутанные в овчинные тулупы и саджоевы дохи, нервно и боязливо вздрагивали от холода.

— Довольно! — не выдержал техник, но в свисте проносящегося мимо воздуха его голос прозвучал слабо, не достигнув вожаков.

Только спустя полчаса гонка затихла, и мы снова пошли ровным, размеренным бегом.

Причудливыми изгибами — «узлами» — шла Селемджа. Типичная таежная речка! Одинокие сосны, мелкий березняк и гальки бесчисленных «кос», обнаженные злыми, неукротимыми ветрами.

Вдалеке маячили синие контуры предгорья Яблонового хребта.

Техник философствовал вслух:

— Не правда ли… Есть в здешних ночах что-то такое, как бы это выразить, таинственное, поглощающее и, нужно признаться, даже страшное… Будто каждая звезда следит за твоими движениями и… подстерегает. Честное слово!

Обратите внимание — экий звездный колпак опрокинулся на нас, и из-под него уже не ускользнешь. Любопытно! Днем бегаешь, шумишь и ничего не замечаешь… А ночь вот нахлынет и сразу берет тебя в лапы. Сам себе пигмеем кажешься… Нет, вы обратите внимание — ведь всё это — миры, миры…

Техник широко развел рукой, как бы стараясь продолжить грандиозность и неотразимость своих впечатлений.

А ночь действительно глядела на нас в упор зеленоватыми, бесстрастными глазами. Она сдержанно дышала, склонившись над землей. Все мы чувствовали это дыхание. Созвездия мерцали чуждо и в то же время непередаваемо знакомо. От тишины, от величавого спокойствия таежной ночи кровь сладко и томительно тяжелела.

…Норский Склад — первое и последнее русское селение на нашем пути — вынырнул из мглы желтой кинолентой огней. Хором, как будто сговорившись, залаяли собаки. Пахнуло дымом.

Мы возле железной печки, источающей долгожданное тепло. Сковорода шипит, обжигаясь о кроваво-красные, вспыхивающие языками огня угли. Бесценный стеклярус!..

Синими струйками восходит к потолку махорка. Мы разговариваем медленно и неохотно. Нас охватывает прекрасная, одуряющая истома.

— Спать!..

Наскоро едим пахучую жирную медвежатину и валимся в постели. На еще не остывшей сковородке урчит и вскипает сало. К большому удовольствию к нему присоединяется и домоседское мурлыкание кошки.

— Спать… спать…