Стихотворения. Поэмы. Проза

   Давид проснулся с неловким чувством на душе. Хотел он во всем сознаться Магдане и просить, умолять ее сжалиться над его страданиями.

   Когда Магдана выглянула в закоулок, Давид уже сидел на бревнах около сакли и покуривал трубочку. Магдана сначала отшатнулась, потом, прикрыв рукавами грудь свою, приветливо и грустно улыбнулась. На голове ее висел желтый платок, собольи бровки лоснились, на щеках рдел румянец жаркого сна, медленного пробуждения и неожиданной встречи. У Давида сердце болезненно сжалось; он встал и судорожно передернул плечами, как бы желая показать себя молодцом и не робеть нисколько.

   -- Не видали ли вы тулукчи (то есть водовоза), Давид Егорыч?-- прощебетала Магдана ласковым голосом, вполовину выглядывая из-за полурастворенной двери.

   -- Где вы пропадали, Магдана? -- грустно спросил Давид.

   -- Как это вам не скучно здесь сидеть на бревнах, Давид Егорыч?

   Давид смутился.

   -- Мне уж не скучно! -- заговорил он. -- Мне уж ничего! Я тут буду день и ночь сидеть -- вот что!

   И Давид улыбнулся той горькой и неопределенно глупой улыбкой, какой обыкновенно улыбается добрый человек в минуту затаенного страдания.

   -- Вы были у родных, Магдана?

   -- Да... нет... я была... мне было нужно, Давид Егорыч... я была у одной знакомой... мне были нужны деньги, Давид Егорыч.

   -- Уж да, конечно, деньги всегда нужно... Бог с вами!.. Зачем вам были нужны деньги, Магдана?

   -- Да Михака день и ночь приставал ко мне, как нож к горлу. Вот, видите, когда умерла Назо, он взялся заказать гроб и истратил четырнадцать монет: я обещалась заплатить ему. Что ж мне было делать, Давид Егорыч!

   Горькая усмешка в одну минуту слетела с лица Давида; глаза его пристально и задумчиво стали смотреть в глаза красавицы; густой румянец негодования от ушей до самых усов разлился по смуглым щекам его. Казалось, он раздумывал, говорить ли ему или нет.

   -- Ну, уж нет, Магдана, -- нет!

   И Давид при этом так решительно тряхнул головой, что Магдана вздрогнула, быстро опустила и подняла ресницы и, слегка сдвинув брови, робко посмотрела ему в лицо.

   -- Нет уж, врет Михака! Я вчера чуть-чуть не поколотил его, а уж поколочу же когда-нибудь... ни копейки не заплатил он за похороны, даже не знал, где я и гроб-то заказал... Да, врет Михака: вы ничего не должны ему, -- да!

   -- Как! неужели? -- проговорила Магдана, всплеск нув руками, и солнце знойными лучами осветило грудь ее.

   -- Ну, уж даром же вы отдали ему четырнадцать, рублей.

   Неопытная Магдана никак не могла вообразить, чтоб ее можно было так просто и легко обманывать; она так была озадачена, что даже гнев и досада не могли скоро вытеснить из души ее чувства, похожего на удивление.

   -- Вот каковы мои родные, Давид Егорыч! знают, что у меня ни копейки нет, знают, что если б не вы, я умерла бы с голоду...

   Магдана тяжело вздохнула.

   -- Дай вам бог, -- продолжала она, -- всякого добра и благополучия за вашу добрую душу... Боже мой! лучше бы я вам отдала эти деньги.

   -- Ну уж, не надо мне, -- подхватил Давид и, сам не зная, что ему делать, стал набивать свою трубочку. -- Вы мне ничего не должны. -- И Давид опять горько улыбнулся; признание совсем уже готово было сорваться с языка его. Но Магдана, пораженная мыслью, что Михака обманул ее, забыла все остальное. Тень гнева уже носилась над лицом ее. По глазам ясно можно было видеть, что в эту минуту не о любви помышляет голова ее.

   -- Чума меня возьми, -- заговорила она, сдвинув брови, -- если я не возьму этих денег... Так-то они со мной поступают!.. Завтра... нет! нынче, сейчас пойду... Пожалуйста, Давид Егорыч, -- если увидите тулукчи, пошлите его ко мне: у меня воды ни капли нет.

   -- Сейчас, Магдана.

   -- Зачем я, дура, поспешила отдать им эти деньги! лучше бы я в Куру их бросила, -- говорила Магдана, ходя по сакле, то собираясь плакать, то собираясь умываться и идти в Сололаки бранить обманщика.

XXVIII

   В делах любви все зависит от малейшего, часто неуловимо пустого случая. Что, если б два дня тому назад брат Давида, по обыкновению, зашел к Магдане с кушаньем? что, если б в эту ночь воображение Маг даны не было ничем встревожено? что, если б Дави, ни слова на этот раз не сказал Магдане о том, что Михака обманул ее? Не через это ли он лишил себя возможности продолжать начатый разговор, ибо внутренно, бессознательно понял, что уже признание некстати, что надо идти за водовозом -- и только.

   Сама судьба Магданы повела бы ее совсем другим путем, и я бы должен был вам рассказывать другую повесть или вовсе ничего не вышло бы для нашего рассказа, если б, например, Арютюн не уезжал в Кахетию, а тетка Шушана не повстречалась с Сусанной да не начала бранить ее. Боже мой! от каких маленьких случаев зависит иногда судьба всей жизни!

   Давид Егорыч рассчитывал наверное увидаться с Магданой вечером, даже дал себе слово без приглашения зайти к ней в саклю, если только Магдана сама не выйдет на кровлю или не сядет в закоулке на камешек. Весь день он был как будто сам не свой, обедал у сестры и только что встал из-за стола, хотел сейчас уйти, но, ради приличия, выпил стаканчик кофе и выкурил трубочку. Все время он сидел как на иголках и ушел не простясь. В душе его был какой-то хаос; то хотел он напиться, чтобы быть смелым до дерзости, то боялся выпить лишний стакан вина. Глаза его были влажны, смуглое лицо горело; походка была как-то медленна и нерешительна. То он думал о Магдане, то собирался сходить к казначею и, преодолев свою совестливость, выпросить у него в счет жалованья рублей десять серебром: ему были нужны деньги для расплаты с пурщиком за те блюда, которые он посылал к Магдане.

   От сестры Давид Егорыч пошел на базар, потом к Московской заставе, потом в Сололаки. Там постоял он около сакли, где живет Шушана, и никого не видел; только с соседней кровли собачонка на него полаяла.

   "Эх, я, дурак! верно, она давно воротилась домой; станет она теперь у родных сидеть!" -- подумал Давид и пошел на Авлабар.

   Увы! на дверях заветной сакли висел замок. Ожидание вечера слилось в душе его с ожиданием Магданы.

   "Не может же быть, чтоб она не воротилась! Неужели же она ночует у родных своих?.."

   Пришел вечер -- не пришла Магдана, пришла ночь -- не пришла Магдана.

   В голове Давида Егорыча в первый раз мелькнуло подозрение. Младший брат его истинно по-братски разделял его беспокойство: часов до одиннадцати ночи несколько раз бегал он посмотреть, не отперта ли наконец сакля Магданы, и даже щупал железный висячий замок, пробуя, действительно ли он заперт или так висит, для одного только виду, как это часто случается в Грузии.

   В комнате Давида на столе стоял поднос с покрытыми тарелками и две бутылки вина; это был ужин, приготовленный для Магданы. Неизвестно, где он вдруг добыл денег; но на этот раз Давид был перетянут простым ременным, а уж не серебряным поясом. Наконец усталый брат его прилег под балкончиком на разостланный войлок и только что успел прилечь, захрапел самым завидным образом. Давид Егорыч, напротив, не спал всю ночь: то надевал он сапоги и, постояв на балкончике, уходил куда-то из дому, то возвращался домой, выколачивал и продувал свою трубочку или неподвижно лежал на своем жестком диванчике, закрыв глаза и расстегнув грудь, для которой в эту ночь, казалось, мало было воздуха.

XXIX

   Прошло уже около трех недель. Магдана не возвращалась: она исчезла; на дверях ее сакли день и ночь по-прежнему висел все тот же ржавый замок, и никто из соседей не знал, куда ушла она. Говорили, будто какой-то человек в серой шинели и в фуражке с козырьком заходил за ней. Давид, по-видимому, перестал о ней думать; так по крайней мере ему казалось. Мимо ее сакли проходил он мрачный и гордый, заломя набекрень свою черную баранью шапку, одну руку держа за пазухой, а другую заложа за спину. Давид перестал уже сомневаться: в его глазах, для него, Магдана была уже навсегда потерянной женщиной. Раз, как-то случайно, увидал он ее в нижнем окошке какого-то двухэтажного дома. Это было в майский полдень. Давид шел из конторы поздравить своего начальника с новорожденным сыном и на улице остановился послушать шарманщика. Под звуки шарманки девочка лет семи, маленькая жидовка, в коротеньком платьице, пела в нос: "Ты не поверишь, ты не поверишь..." Чья-то рука выбросила из окошка двугривенный. Давид оглянулся -- и остолбенел... Тень Магданы отошла от окна и скрылась.