Интимная лирика

Евгений Евтушенко

Интимная лирика

МОСКВА

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»

1973

М. Бернесу

Хотят ли русские войны?

Спросите вы у тишины

над ширью пашен и полей

и у берез и тополей.

Спросите вы у тех солдат,

что под березами лежат,

и вам ответят их сыны,

хотят ли русские войны.

Не только за свою страну

солдаты гибли в ту войну,

а чтобы люди всей земли

спокойно видеть сны могли.

Под шелест листьев и афиш

ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.

Пусть вам ответят ваши сны,

хотят ли русские войны.

Да, мы умеем воевать,

но не хотим, чтобы опять

солдаты падали в бою

на землю грустную свою.

Спросите вы у матерей.

Спросите у жены моей.

И вы тогда понять должны,

хотят ли русские войны.

1961

Интимная лирика

Я не знаю,

отвечу ли я на вопрос:

«Что такое интимная лирика?»

Может, это стихи про шуршанье берез

и про женские плечи под ливнями?

Но когда я писал о фашистах стихи

там, в Финляндии, ночью тревожной,

были губы мои горячи и сухи,

было мне не писать невозможно.

Я писал,

до зари не смыкая глаз,

исчеркал всю бумагу до листика...

Это был

и прямой социальный заказ,

и моя интимная лирика!

Вы простите меня, облака и мосты,

вы простите, деревья и реки,

вы простите, цветы, и прости меня ты,

что пишу я о вас очень редко.

Но всегда,

только-только писать я начну

тихо-тихо и нежно-нежно,

как зовет меня вновь на большую войну

это нечто —

солдатское нечто.

Пусть и жертвую я как художник собой,

но борьбы фронтовая линия,

где с неправдой любой ?—

очищающий бой:

вот

моя интимная лирика!

Ненавижу,

когда славословят и врут,

ленинизм краснобайством позоря.

Ленин —

это мой самый интимный друг.

Я его оскорблять не позволю!

Если мы коммунизм построить хотим,

трепачи на трибунах не требуются.

Коммунизм для меня —

самый высший интим,

а о самом интимном

не треплются.

1962

Сопливый фашизм

Финляндия,

страна утесов,

чаек,

туманов,

лесорубов,

рыбаков,

забуду ли,

как, наш корабль встречая,

искрилась пристань всплесками платков,

как мощно пела молодость над молом,

как мы сходили в толкотне людской

и жали руки, пахнущие морем,

автолом

и смоленою пенькой!...

Плохих народов нет.

Но без пощады

я вам скажу,

хозяев не виня:

у каждого народа —

свои гады.

Так я про гадов.

Слушайте меня.

Пускай меня простят за это финны,

как надо называть,

все назову.

Фашизм я знал по книгам и по фильмам,

а тут его увидел наяву.

Фашизм стоял,

дыша в лицо мне виски,

у бронзовой скульптуры Кузнецов.

Орала и металась в пьяном визге

орава разгулявшихся юнцов.

Фашизму фляжки подбавляли бодрости.

Фашизм жевал с прищелком чуингам,

швыряя в фестивальные автобусы

бутылки,

камни

под свистки и гам.

Фашизм труслив был в этой стадной наглости.

Он был соплив,

прыщав

и белобрыс.

Он чуть не лез от ненависти на стену

и под плащами прятал дохлых крыс.

Взлохмаченный,

слюнявый,

мокролицый,

хватал девчонок,

пер со всех сторон

и улюлюкал ганцам и малийцам,

французам,

немцам,

да и финнам он.

Он похвалялся показною доблестью,

а сам боялся где-то в глубине

и в рок-н-ролле или твисте дергался

с приемничком,

висящим на ремне.

Эх, кузнецы,

ну что же вы безмолвствовали?!

Скажу по чести — мне вас было жаль.

Вы подняли бы

бронзовые молоты

и разнесли бы в клочья эту шваль!

Бесились,

выли,

лезли вон из кожи,

на свой народ пытаясь бросить тень...

Сказали мне —

поминки по усопшим

Финляндия справляет в этот день.

Но в этих подлецах,

пусть даже юных,

в слюне их истерических речей

передо мною ожил «Гитлерюгенд» —

известные всем ясли палачей.

«Хайль Гитлер!» —

в крике слышалось истошном.

Так вот кто их родимые отцы!

Так вот поминки по каким усопшим

хотели справить эти молодцы!

Но не забыть,

как твердо,

угловато

у клуба «Спутник» ?—

прямо грудь на грудь —

стеною встали русские ребята,

как их отцы,

закрыв фашизму путь.

«Но — фестиваль!» —

взвивался вой шпанья,

«Но — коммунизм!» —