Повесть о Демоне (СИ)

Олег Филипенко

                               ПОВЕСТЬ О ДЕМОНЕ

        Поэма

                          Посвящено Ирине Николаевне Л.,

                         с любовью

      «Печальный Демон, дух изгнанья…»

                           М. Ю. Лермонтов

             1

Печальный Демон жил в квартире

под номером сорок четыре,

на Щербаковской, что в Москве.

В его могучей голове,

давно не чёсаной, не мытой,

от жизни низкой и несытой

мозги размякли. Он давно

рукой махнул на жизнь, вино

пить пристрастился, зла не делал,

когда было тепло, сидел он

то на припёке, то в тени,

и молнией летели дни…

             2

Когда-то, в юности, у Бога

он жил в раю и недотрога

был превеликий. Всякий раз

его гневливый, звонкий глас

на ангелов не без причины

обрушивался. Корчил мины

ему один, другой крыло

хотел ему порвать назло,

а третий говорил: «Ты к Богу

уж слишком ревностен, ей-богу!»

Четвёртый на дурной манер

кричал: «Ты сволочь, Люцифер!»

Однако Люцифер у Бога

любимый ангел был, хоть много

иных роилося кругом.

И вот однажды в Божий дом

все ангелы слетелись кучей.

К тому был подходящий случай:

убийца Авеля пока

без наказанья был и как

его Господь накажет было

всем интересно. Божья сила

и гнев не раз вводили в кайф

всех ангелов, и Божий драйв

предметом сплетен и насмешек

являлся долго. Лишь орешек

наш крепкий, Люцифер, грустил

от этих сплетен и лупил

особо дерзких и ехидных

то так, то сяк, но очевидных

он результатов получить

никак не мог и начал пить

уже тогда (но потихоньку).

И вот такую шелупоньку

Господь вокруг себя собрал.

Был ясный день. Господь сказал:

«Что, милые мои, вы мните

о Каине? Мне вслух скажите».

И первый ангел так сказал:

«Я б его смертью наказал».

Второй вслух выразил сомненье:

«Не слишком лёгкое ль решенье?»

Тут третий ангел начал речь:

«Убийца Каин. Надо сечь

его четыре дня и ночи,

затем клещами вырвать очи,

а после только лишь убить».

Но Люцифер сказал: «Женить

его бы надо. Есть надежда,

что он озлобленный невежда,

и лишь жену сумев познать,

готов он будет благодать

принять от Господа. Всевышний,

прости меня, но я здесь лишний

средь ангелов паршивых сих».

Раздался ропот, вскоре стих,

все устремили свои взгляды

на Господа и были рады

тому, как он побагровел

от гнева и, кряхтя, сопел.

Вот наконец, вздохнув глубоко,

Господь сказал, и его око

вдруг отуманилось слезой:

«Не то беда, что ты стезёй

идешь погибельной в гордыне,

а то беда, - я понял ныне, -

что искушён ты свыше сил,

я за тобой не уследил.

А потому заведуй тьмою,

хоть расставаться жаль с тобою,

к тебе ведь я любовь питал…»

И Люцифера Бог прогнал…

Что ж, кстати, Каин? Что же, Каин

женился вскоре. Не случаен

такой исход, наш Люцифер

совет дал дельный, не в пример

всем остальным. Но Бог, конечно,

чтоб Каин не забыл беспечно

своё убийство, дал урок

ему: к скитаниям обрёк…

              3

Лет сто (по нашему коль мерить)

наш Люцифер не мог поверить,

что горний, всеблагой Господь

с ним так, как будто был он плоть

дрожащей твари, обошёлся.

Нет, видно, Бог тогда завёлся

и вскоре, гневом поостыв,

вернёт его, переменив

своё решенье. Но проходит

ещё сто лет, а не приходит

никто от Господа. Беда!

И вот отчаянье тогда

и злоба сердцем овладели

героя нашего и цели

благие в жизни потеряв

и не имея больше прав

смотреть в глаза себе подобным,

он долго голосом утробным

смеялся над своей мечтой…

Но надо жить. И наш герой,

имея пред собою вечность

и тьмы дурную бесконечность,

стал от звезды к звезде летать

и между делом так роптать:

«Зачем заведую я тьмою,

когда она сама собою,

без нужды в ком-нибудь, стоит?

Зачем я, сумасшедший гид,

облёт свершаю по владеньям

и истязаю себя бденьем,

когда за миллионы лет

здесь побывал один поэт;

учёный, сумасшедший старец;

философ, кажется китаец;

да из новейших вот времён

философ… только не Платон,

а как его?.. забыл… не важно!

Зачем пытался я отважно

наладить с ними дружбу? Нет,

не нужен им был мой совет;

они глядели так надменно,

как будто это я был тленный,

а не они. О да, из сфер

Господних выгнан Люцифер!

Но за познанье, за познанье!..

А ведь они своё вниманье

как раз и направляли в центр.

И дело ведь не в том, что мэтр

такой, как я, был тем унижен,

что побужденьем братским движим,

готовился их всех обнять,

а получал в ответ печать

холодного презренья. Это

куда ни шло. Я знал эстета,

который презирал и мать,

но с ним зато я мог болтать

о философии, о книгах,

о Канте или прощелыгах

эпохи Просвещенья, о

китайском термине Дао,

о музыке, о древних греках,

о математике, о реках

метафизических, о снах…

Да мало ли о чём! В летах

моих так хочется познаньем

делиться с кем-нибудь, вниманьем

драгого гостя дорожа!..

Но нет! Они, как от ножа,

от моих знаний отвращались,

как будто бы лоб в лоб встречались

с убийцею. Прав был Шекспир,

когда сказал, что глупый мир

готов на смех поднять и гений,

когда в нём есть хоть доля тени

несовершенства иль изъян

пускай в лице. А я ж в капкан

попал покруче: самим Богом

отвергнут я и по дорогам

безжизненных и мрачных сфер

мотаюсь, бедный Люцифер…»

Так Демон наш роптал опальный.

И вот однажды он печальный

над  Подмосковьем пролетал.

Внизу тяжёлый шум стоял

дневной. Работали заводы,

дымили трубы, пешеходы,

как муравьи, туда-сюда

носились. Блёстками вода

Москвы-реки была покрыта

от солнца яркого, зенита

достигшего; вниз по реке

две баржи плыли; на песке,

в карьере, экскаватор новый

работал; мост почти готовый

простёрся поперёк реки.

Огромные грузовики

к шоссе стремились по дороге

просёлочной; старик убогий

на постаменте, в пиджаке,

с бородкой, с кепкою в руке,

другую руку в даль воздевший,

стоял в кустах обронзовевший.

(Его наш Люцифер знавал

ещё живым и наблюдал

за искушённым Просвещеньем

с улыбкою и отрешеньем

китайца древнего, хотя

случалось, что он не шутя

им восхищался…)

                                Так же были

ему видны сквозь клубы пыли

многоэтажные дома,

напоминавшие тома

старинных фолиантов; нити

электропередач; скопитель

всех нечистот, крутой овраг

и много прочего, что так

или иначе нам знакомо…

Уже давно себя как дома

герой наш чувствовал в местах

таких. И главное, он страх

как был доволен той бурлящей,

кипучей жизнью ради вящей

грядущей жизни. Он летал

и с наслажденьем наблюдал