В Луганске-Ворошиловграде

Стараюсь не терять лица.

Ты рядом – значит всё в порядке

От пункта «А» и до конца.

Не по Гринвичу отсчитываем час

* * *

Не по Гринвичу отсчитываем час.

Время истекает, иссекая

Плоти ограниченный запас,

И стучат часы в последний раз

Для кого-то… Память, угасая,

Видит то, что Богом ей дано.

Не по Гринвичу, Москве или Полтаве.

А живым – отнюдь не всё равно,

Как вращается веретено

Времени – налево иль направо.

* * *

Где-то память рождает день,

Тень от солнца пронзает свет.

И шагает священник Мень,

И конца расстоянию нет.

Забывая о том, что мгла

Вслед за днём по пятам идёт,

Даль, как песня в душе, светла

А душа и сквозь плач – поёт.

* * *

Ничего не известно заранее.

Всё – по плану, и, всё-таки, вдруг.

Каждый день, назначая свидание,

Приглашает в разомкнутый круг.

Загадать, отгадать – нет возможности.

В круге том – всё случается вмиг.

Лишь надежда назло осторожности

Делит замкнутый мир на двоих.

* * *

Загадка выбора,

реальность отраженья

В твоих глазах,

сомненьях и решеньях,

Пророчество и мистика

огня,

Сжигающего память

и меня

Под гул ещё не близких

Колоколен.

И выбор мой, по-прежнему,

неволен…

Но в поисках магических

вершин,

Теряя спутников,

я, всё же, не один.

* * *

На границе поступка и чувства –

Ограниченность размышления.

Слепок жизни похож на искусство,

Как искусство – на тень развлечения.

Все слова – как заборы и стены,

Только кровь вытекает без фальши.

Но, собою шунтируя вены,

Даже память не знает – что дальше?

* * *

В слове «совесть» – семь букв,

В слове «политика» – восемь.

Всё – случайно, и всё – не вдруг.

Друг у друга мы спросим.

А ответа прямого нет –

Только буквы и фразы.

Проникает ли свет в совет –

Разберёмся потом. Не сразу.

* * *

От сострадания до зависти – легко

Шагнуть и по кривой, и по касательной.

И даже по прямой – идти недалеко,

Хоть этот путь совсем необязательный.

Необязательно, невыгодно, стремглав,

Столкнуться с тенью зла и наказания.

Но трудно разобрать, кто прав, а кто – неправ,

В пути от зависти до сострадания.

* * *

От возраста находок вдалеке

Я привыкаю к возрасту потерь.

И где пятёрки были в дневнике,

Пробелы появляются теперь.

А я в душе – всё тот же ученик.

Учу урок, да не идёт он впрок.

Хоть, кажется, уже почти привык

К тому, что чаще стал звонить звонок.

* * *

Взрываются небесные тела,

Земля мерцает сквозь ночной сквозняк.

И только мысль, как будто день светла,

Собою пробивает этот мрак.

Там – сталинские соколы летят,

Забытые полки ещё бредут…

И, словно тысячу веков назад,

Не ведает пощады Страшный суд.

* * *

Яблоки-дички летят, летят…

Падают на траву.

Жизнь – это тоже фруктовый сад.

В мечтах или наяву

Кто-то цветёт и даёт плоды

Даже в засушливый год…

Яблоня-дичка не ждёт воды –

Просто растёт, растёт.

* * *

И всё, как будто, не напрасно, –

И красота, и тень, и свет…

Но чем всё кончится – неясно.

У всех на это – свой ответ.

Он каждый миг пронзает время,

Касаясь прошлого всерьёз,

Смеясь и плача вместе с теми,

Чья память стала тенью звёзд…

* * *

Столбов унылость – бывшее веселье

Деревьев, чья листва под ветром пела.

Столбы унылы, но они – как стрелы,

Рождённые небесной акварелью.

Столбы добротны. Это – их работа.

Для них – что шум листвы, что гул прибоя…

Деревья – это дело молодое.

Но провода гудят. И так охота

На миг вдруг ощутить себя кудрявым

Воспитанником городского сада.

Где рядом – липа, и скамейка – рядом,

И манит то ли небо, то ли слава…

* * *

Прощаний медный купорос

И встреч румянец на щеках.

Вопрос – всерьёз и не всерьёз,

Ответ – как мнимость во строках.

Любви простор и высота

И пустота тяжёлых слов.

Вся жизнь – с открытого листа,

Как будто эхо вещих снов.

* * *

В час, когда яблоки много дороже арбузов,

А совесть в продаже везде и почти что задаром,

Каждый, кто жил, восстанавливает часть Союза,

Ощущая себя бизнесменом, как комиссаром.

В час этот в душах рождается новое свойство,

И аргументы в сознании бродят, как бред или факты.

Помнить о том, что ушло, – не позор, не геройство

В час, когда мысли взрывают судьбу, как, теракты…

* * *

Луна безмолвствует, как Пушкинский народ.

Сквозь свет её, рассеянный, неясный

Пространство времени мы переходим вброд,

И сердца стук порой – как взрыв фугасный.

Не тишина страшит, не тлен, не высота,

Не взрывов орудийные раскаты.

Беззвучная в душе грохочет пустота,

Объединив «когда-нибудь» с «когда-то».

* * *

Кто хороший поэт, кто – плохой…

Помаши мне оттуда рукой,

Ты ведь тоже и странный, и странник,

Из себя самого изгнанник.

Поделись не строкой, не уменьем,

Не пронзительным стихотвореньем,

Тем, что стало судьбой на века…

Просто пусть шевельнётся рука,

И пойму я, как песню, как чудо,

Эту боль, что сквозит ниоткуда.

* * *

Уменье сразу говорить на «ты»,

Смотреть на всё, что рядом, с высоты

Дано не всем, как гордая повадка…

Вот так и римляне времён упадка

Спесиво озирали всё вокруг.

Где римляне, империя, где дух,

Исполненный надменности, коварства?..

Увы, венчают не навечно нас на царство.

И, всё же, признак ли житейской высоты

Уменье сразу говорить на «ты»?

* * *

Среди обычной суеты,

Обрывков мыслей, разговоров

Любви незримые черты

Пронзили, словно душу, город.

Не изменилось ничего.

Но тени стали чуть крылаты.

И ощутили волшебство

Не большинство, а, как когда-то,

Лишь те, кто видит всё не так,

Кому и зрения – не надо.

Любви мерцающий маяк –

За озарение награда.

* * *

Плохо собакам дождливою осенью.

Людям – не сладко. Собакам – тем более,

Не наедаясь обглоданной костью,

Не наслаждаясь голодною волею.

Но не скулят, только лают отрывисто.

Жизнь принимают, холодную, бедную,

С краем её, безнадежно обрывистым,

С ближней зимою, возможно, последнею.

* * *

От пункта «А», прибежища разлуки,

До пункта «Б», где встречи ждёт любовь,