Пьесы (СИ)

Криспин (перебивает): А на что тебе десять тысяч?

Пауза.

Зачатьев (торжественно): Знаешь ли ты, что может составить твое счастие? (с нажимом) С полнейшей достоверностью! Так, чтобы достиг – и в сей же миг блаженство!

Криспин (не раздумывая): Нет.

Зачатьев: А я знаю!

Пауза.

А коли так, сообрази: могу ли я…

Криспин (перебивает, недоверчиво): Десять-то тыщ не в каждом кармане сыщешь.

Зачатьев (оправдывается): Ну, не знаю… Коляска, платье. Картина ясная: барин-картёжник на ярмонку мчит… Шанс, – думал. Счастливый билет.

Криспин смотрит на него с состраданием – будто ему совестно за то, что не оправдал ожидания собеседника – не составил его счастия.

Криспин: Может попробовать кассу в кредитном заведении… или полковую казну?

Зачатьев (кивает): Тут недалече гусары стоят. Казенную повозку, я давно приметил. Ставят ее всякий раз у палатки полкового командира. (заговорщицки) Если пластуном пролезть в траве, разнуздать лошадь, накинуть петлю на дышло, потом ретироваться и потянуть за веревку… Вообрази состояние чувств часового. Повозка движется. Сама!.. Бьюсь об заклад, часовой от зрелища сего лишится рассудка и не протрубит!

Пауза. Зачатьев с видом триумфатора смотрит на собеседника. Тот – непроницаем.

Дальше просто: в двух трех верстах от лагеря есть овраг. Сталкиваю повозку – она разбивается о камни. Железный ящик – тож. Собираю деньги в мешки…

Криспин: Так за чем же дело стало?

Зачатьев (нехотя): Не дополз. Часовой окликнул. Взяли под стражу. (передразнивает) "А не шпион ли ты турецкого паши?". "А не подмочен ли тобой, змей, казенный порох?".

Криспин (перебивает): А если у государя десять тысяч попросить?

Зачатьев: Просил.

Криспин: Под какой резон?

Зачатьев: Без резона. С того и начал. "Государь! – говорю, – Как я есть выходец из духовного звания, ради оставления стоп отца своего, связавший судьбу со вдовицей-бесприданницей, через что взем на раменА своеЯ вЕлие скорби споспЕшествования преуспеянию чуждых мне чад…".

Криспин (нетерпеливо): Как же ты от вдовицы к десяти тысячам-то перескочил?

Зачатьев недовольно покосился на нетерпеливого собеседника и, не удостоив его ответом, продолжил.

Зачатьев: "…То есть, не имею никаких прав и оснований вытребовать себе оную сумму. Но, ваше величество! Волшебственные свойства монаршей милости таковы, чтобы чуждаться образцов и резонов. О сем и в Святом Писании сказано…".

Криспин (перебивает): Не ответил государь?

Зачатьев (нехотя): Нет. Хотя надежды не оставляю.

Криспин (покосившись на свой костюм): Может англичан побудить?..

Зачатьев (кивает): Есть прожект. Известно, что народ сей отменно самолюбив и высоко ставит все необычное… (увлеченно) Ну так вот. Вообрази послание: "Господа англичане! Я побился об заклад с ненавистником славного племени вашего об тысячу рублей, что вы не откажите ссудить меня десятью тысячьми. На авантюру сию я решился, памятуя о вашем всему миру известном великодушии и достохвальной щедрости! Не дайте пропасть!..".

Криспин: Так в чем загвоздка?

Зачатьев (хмуро): Не знаю: кому послание сие адресовать. Хотел начертать на конверте "аглицкому народу", да, боюсь, не дойдет.

Криспин: Может с бароном Ротшильдом снестись?

Зачатьев (кивает): Начал было… Но тут (мнется) потребно литературное дарование сверх обычного. Иначе дело не выгорит. Барона ж надо изрядно развлечь, развеселить, подарить ему миг душевного отдохновения… Анекдотец должен быть на десять тысяч! Не меньше! Чтоб Ротшильд из одной лишь признательности, глазом не сморгнув, отсчитал.

Криспин (воодушевленно): Вот нива для современных литераторов! А то рядятся – кто средь них главнейший. (поясняет) Барин охоч до журналов литературных. Ну и я, стало быть, с ним…

Зачатьев (мучительно соображает): Погоди, друг. Дай мысли простор. Тут надобно…

Криспин (азартно): Да чего там! Берешь листы. На каждом пишешь: "Уповаю на спасительную силу вашего несравненного таланта. По достижению успеха сего начинания обязуюсь обнародовать имя благодетеля моего, и тем прославить его в веках". Надписываешь конверты – по адресам первейших перьев и…

Зачатьев (подозрительно): Постой, а ты сам-то – не того… не воспользуешься моей доверительностью?

Криспин (недоуменно): Зачем мне десять тысяч?

Зачатьев (облегченно вздыхает): И то верно… (усмехается) А ведь, я как вообразил, что ты, презрев долг дружбы и честь… за малым не обосра…

Криспин (перебивает): Но, сказать по чести, полковая казна – все ж таки верней. Уж больно перья наши тупы. Рублей десять – еще куда ни шло…

Привстает со своего места.

(радостно): О! А вот и ярмонка! Вишь, там – за пригорком…

Зачатьев его не слушает. Уснувшие было сомнения, стали терзать его с прежней силой.

Зачатьев: Побожись, что не воспользуешься!

Криспин (истово): Холера меня побери!.. (другим тоном) Слыхал, до соседней губернии сия напасть добралась. Карантины теперь введут… (вздыхает) Добро хоть ярмонку отменить не успели.

Пауза.

Зачатьев (задумчиво): А может казне микстуру от холеры продать? Выпил десять капель натощак – и здоров. За десять-то тыщ, а?

Затемнение.

Сцена третья.

Просторная прихожая квартиры четы Пушкиных. На полу ковер. В углу – диван с креслами и небольшой столик, заваленный бумагами. На диване как-то неловко, бочком присел Гоголь – тот же "зяблик", только усы стали несколько погуще. Очевидно, его пустил в прихожую слуга. В данный момент Гоголь ожидает Пушкина, голос которого доносится из кабинета. У Пушкина посетитель – кто-то из друзей-литераторов. Голос пушкинского собеседника не слышен. До прихожей долетают только обрывки пушкинских реплик.

Тем временем Гоголь украдкой читает листы, лежащие поверх одной из стопок бумаг на столе. Он уже разобрался – где интересующий его текст заканчивается, отложил соответствующие листы в сторонку. В ногах у него открытый портфель. Гоголь внимательно прислушивается к голосу Пушкина в кабинете. В момент, когда кажется, будто Пушкин вот-вот выйдет в прихожую, Гоголь молниеносно сует в портфель пушкинские черновики и сидит, как ни в чем ни бывало с отсутствующим видом.

Голос Пушкина (возбужденно): …И слушать не хочу! Мы как на спасову икону должны молиться на журнальную критику! На каждого – слышишь: каждого! – кто не из праздности, а от живого пытливого ума, с болью сердечной берется разбирать новейшие произведения…

Пауза. Пушкин молча выслушивает возражения собеседника.

(перебивает) Ну, так что ж с того? Эта простодушная грубость, вызывающая твое неудовольствие – вернейший залог любви к истине! Ты забываешь, что суетная образованность коренных жителей света, коей мы кичимся, весь этот паркетный лоск – не более чем игра фортуны. Случай, а не правило. И худого тут, пожалуй, больше, чем доброго. Среди неимущих да полуобразованных нынче скорее отыщешь…(замолкает)

Пауза. Собеседник не сдается. Пушкин слушает его, но в какой-то момент не выдерживает и взрывается.

(с вызовом) Да! И Белинский тоже! Даже в первую голову! (веско) Ругань не ранит, когда исток ее – живое переживание. И узость – не порок. Дай мне десяток таких "узких виссарионов", чтоб каждый свое гнул и рвал нашего брата-литератора на клочки, а заодно и друг дружку – и у России будет великая литература!.. Зло – не узость. Зло – (перечисляет) преобладание одной узости над остальными, мелкомыслие и самодовольное невежество!