Текущий момент и другие пьесы

ТИШУКОВ. Что ж вы сами не уехали?

ДИРИЖЕР. Да мне уж поздно… У меня скоро двойная тактовая.

ТИШУКОВ. Чего?

ДИРИЖЕР. Забыли… Ай-яй-яй… Двойная тактовая черта, конец пьесы! И место давно ждет, возле родителей, на Миусском… А потом: я пожилой человек, я здесь и не такой цирк видел. Тут до вас смертельных номеров было — публика не выживала, не то что артисты! Так что я уж на Родине руками домашу. Кстати — голова я садовая! — вам же письмо просили передать. С оказией, авиапочтой…

Вынимает из фрака бумажный самолетик, пускает его к ногам Тишукова и удаляется восвояси. В луче света возникает КАМИНСКИЙ. Он сидит в кресле, в шелковой пижаме, и курит сигару. Когда Тишуков наконец расправляет лист, Каминский начинает говорить.

КАМИНСКИЙ. Решил все-таки написать Вам частным образом. Не чужие все-таки, — можно сказать, товарищи по несчастью. Коротко о себе. Я получил статус беженца и репутацию главного борца с вашим дурацким режимом. Передавайте привет вашим злодеям — если бы не они, не видать мне этой халявы как своих ушей. Впрочем, все это дела прошлые и вам хорошо известные. (Затягивается сигаретой.) Теперь — главное. В настоящее время я прохожу курс лечения в клинике Кавдора в Шотландии. Это старинная клиника. Здесь мне обещали вернуть сон, и я уже делаю успехи. Заведение чудесное, всё на природе, хорошие врачи, тактичный персонал… Больных немного, но всё больше тяжелые. В соседней палате лежит какая-то местная старуха — она не спит уже пятый век, все время пытается смыть кровь со своих рук. Вы должны ее помнить.

Пауза. Каминский смотрит на Тишукова, который, подняв голову от письма, силится понять, о чем речь. Каминский, усмехнувшись, продолжает.

Приезжайте, коллега. Забудьте все слова, которым я вас учил: дрянь это все и подлость, вы же сами понимаете. Пора подумать о здоровье. Давайте к нам в клинику — заодно и Россия дух переведет, а то гнилью несет уже до Ла Манша, постарались мы с вами, нечего сказать. Я переговорил с врачами — совсем вылечить вас они не обещают, но с острой фазы снимут непременно. Если надумаете — я пишу на их бланке, там наверху все координаты. До свиданья или прощайте, — как пожелаете. Павел Каминский.

К нему подходит ЖЕНЩИНА в больничном белом халате, наброшенном на плечи; волосы собраны в узел. Ставит на столик стакан чая и лекарство на блюдечке, целует в голову. Каминский целует ей руку — и после паузы заканчивает.

Постскриптум. Меня нашла моя сестра, Маша. Если только все это не сон.

Женщина поворачивается к Тишукову, распускает узел на голове, и каштановые волосы рассыпаются по плечам. Немедленно сверху спадает трапеция — и Маша, подхватив ее, легко перелетает на другой край сцены, навстречу Тишукову. Он отбрасывает письмо, делает шаг к ней навстречу — и…

Маша проходит как будто сквозь него — и исчезает, а Тишуков натыкается на входящего ПЕНЬКОВА.

ТИШУКОВ (отпрянув). А! Вы кто?

ПЕНЬКОВ. Я Пеньков.

ТИШУКОВ. Пеньков?

ПЕНЬКОВ. Вы меня не помните. Ну конечно — нас было так много… Здравствуйте, Петр Петрович!

Протягивает руку. Тишуков кричит от ужаса.

ПЕНЬКОВ (растерянно). Что?

ТИШУКОВ. Татуировка!

ПЕНЬКОВ (глядя на свою руку). Ну да.

ТИШУКОВ. Якорь…

ПЕНЬКОВ. Ну да. Я ж на флоте служил.

ТИШУКОВ (после паузы). Я тебя не узнаю.

ПЕНЬКОВ. Я Пеньков.

ТИШУКОВ. Не помню. Матрос Попов, матрос Серьга, капитан-лейтенант Жихлов. Ну, все равно. Я не виноват, Пеньков, не виноват! Это само получилось, понимаешь?

Меня так завертело, я и понять ничего не успел. Сон какой-то, и проснуться нельзя. И потом: все равно бы никого не спасли!

ПЕНЬКОВ. Петр Петрович!

ТИШУКОВ. А может, и нет! Может, и не Петр Петрович! Мне бы только проснуться по-человечески, понимаешь, Пеньков? Где-нибудь. у синего моря, чтобы песочек, и небо. и чтобы никто не знал, где… Глебыч и слово тайное знает! Карлик мой, Глебыч. Он обещал. Мне проснуться надо! Проснуться! Ты ведь сон, Пеньков. Ты не знал? Дурачок. Ну и снись кому-нибудь другому. А я вот сейчас — р-раз! — и все. И нет никакого Тишукова… Ищи ветра в поле!

ПЕНЬКОВ. Да как же это… Петр Петрович!

ТИШУКОВ. Назад! Тш-ш-ш… (Залезает в сундук.) Всем привет! Айн, цвай, драй!

Закрывает крышку сундука.

ПЕНЬКОВ (после паузы, подойдя к сундуку и прокашлявшись). Петр Петрович! Я не сон. Я Пеньков из Совета молодежи. Мне Лариса передала, чтобы я принес план мероприятий. Мы давно его написали, честное слово! Мне ж никто не сказал, что надо вам его передать… (Пауза.) Вы простите, я не знал, что нельзя с татуировками. Я сведу, я завтра сведу! (Осторожно стучится в сундук.) Петр Петрович!

Помедлив, осторожно поднимает крышку. Заглядывает внутрь.

Во я попал…

Выходят РАБОТНИКИ МАНЕЖА — и ловко разбирают сундук. Внутри пусто.

РАБОТНИКИ МАНЕЖА (демонстрируя стенки сундука). Ап!

Вновь вступают туба и контрабас — на сей раз звуки складываются в какую-то грустную мелодию, и под эту мелодию по сцене в странном замедленном танце проходят и, прощаясь с публикой, исчезают за кулисами персонажи этой пьесы — ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР, ЯСЕНЕВ, ТОЛСТЫЙ и ДОЛГОВЯЗЫЙ, КАМИНСКИЙ, МАША, ПЕНЬКОВ. Толстый захватывает с собой клетку с хомячком, напоследок предлагая и ему помахать лапкой публике. Входит МАМА, в руках у нее — клетка с большой игуаной.

МАМА (игуане). Это ничего, Петя, это ничего. Игуана так игуана. Всякое в жизни бывает, мало ли куда занесет человека? Мы с отцом твоим одно время в Воркуте жили. Света не видели вообще — окно снегом как замело раз и навсегда, так и все! И снег-то черный от угля. А тут у тебя и светло, и просторно. Я тебе яблочек нарезала. Съешь дольку? Вот какой красавец! Ты ешь как следует, а то не вырастешь. (Встревоженно.) Это я, Петя. Ты меня узнаёшь? Ты мигни, если узнаёшь. Ой, мигнул, узнал! Ты такой молодец, тут тобой все гордятся. Тетя Ната говорит: я так и знала, что он далеко пойдет!

Кормит игуану яблочком.

ДИРИЖЕР (из ложи оркестра, публике). Н-да. Чего только не приснится этому автору! Мрак какой-то. Натрескается водки в одиночестве и ну галлюцинировать. Нет бы в хорошей компании накатить валерьянки, комнату проветрить — и баиньки на бочок. Совсем ведь другое приснится! Как раз то, чего нужно людям! Нет, ей-богу: жизнеутверждающий финал — как же без него? Повернуть сюжет в хорошую сторону — это ведь никогда не поздно! Я про жизнь не говорю, но хотя бы драматургию. Правда? Так что — тс-с… Пока автор не видит… (Достает пластинку и вынимает ее из конверта.) Извините, что под «фанеру» — состав разъехался… Но запись классная! Вам понравится.

Поднимает пластинку и, держа ее на пальцах, как официант блюдо, делает дирижерский жест другой рукой. Звучит тот же пасодобль, который звучал раньше.

ДИРИЖЕР (проникновенно). Дамы и господа! Только один раз! Петр Тишуков!

На площадке наверху вдруг распахивается пейзаж — синее море, пальмы… На этом фоне в изящном эстрадном прикиде а-ля «латинамерикана» — жилетка, лаковые ботинки, канотье — стоит Тишуков.