Текущий момент и другие пьесы

КАМИНСКИЙ. На восьмой странице, внизу.

ТИШУКОВ. Как Маша?

КАМИНСКИЙ. Что?

ТИШУКОВ. Я спросил: как — Маша.

КАМИНСКИЙ. Сестра? А откуда вы?..

ТИШУКОВ. Профессия…

Пауза.

КАМИНСКИЙ. Мы почти не общаемся. С самого суда.

ТИШУКОВ. Это был — восьмидесятый?

КАМИНСКИЙ. Восемьдесят первый. Второе февраля восемьдесят первого года. Черемушкинский районный. Она даже не навестила меня на поселении. (Пауза, спокойно.) Я же оговорил Савельева и Брашковича, помните?

ТИШУКОВ. Как не помнить — я тебе текст диктовал.

КАМИНСКИЙ. А, да, правда… Вы писали тексты — мне! Смешно все-таки получилось, да? (Пауза.) Так вот… У нее был роман с Брашковичем.

Тишуков, поперхнувшись кальяном, закашливается. Пауза.

КАМИНСКИЙ. А-а, понятно. Она ходила к вам просить за меня?

ТИШУКОВ. За вас. За всех троих.

КАМИНСКИЙ. Ну да. Маша была очень красивая… Черт возьми! (Пауза.) Она давно уехала. (Пауза.) А Брашкович повесился, вы в курсе?

ТИШУКОВ. Не в курсе.

КАМИНСКИЙ. Не отслеживали?

ТИШУКОВ. Было много работы.

КАМИНСКИЙ. Я помню вашу работу.

Пауза.

ТИШУКОВ. Это же все сон, правда?

КАМИНСКИЙ. Что?

ТИШУКОВ. Ну это, все.

КАМИНСКИЙ. Не знаю. Брашкович повесился по-настоящему.

ТИШУКОВ. Каждый решает за себя. Не надо было лезть против государства.

КАМИНСКИЙ…рабочих и крестьян?

ТИШУКОВ. Неважно, как это называется! Плевать на слова. Государство! Система должна быть твердой, иначе тут все разнесут в клочья.

КАМИНСКИЙ. Поскольку все это сон, хочу вам напомнить, что про государство и клочья — это я же вам и писал.

ТИШУКОВ. Да?

КАМИНСКИЙ. Ага.

ТИШУКОВ. Какая разница? Неважно, кто что кому писал. Важно, кто что сделал. А я сделаю здесь великую страну!

КАМИНСКИЙ. Про великую страну тоже я писал.

ТИШУКОВ. Слушай, ты чего такой смелый сегодня?

КАМИНСКИЙ. Так сон!..

ТИШУКОВ. Ты уверен?

КАМИНСКИЙ. Почти. Если проснусь в пыточной, значит, не сон.

ТИШУКОВ. Х-хе… М-да. (Пауза.) А я первое время просыпался тут и щипал себя: неужели правда?

КАМИНСКИЙ. И что?

ТИШУКОВ. Ну, что. Опять просыпался, снова щипал… Весь в синяках страной руководил… Оказалось: правда.

КАМИНСКИЙ. А я уснуть не могу. Вообще.

ТИШУКОВ. Как это?

КАМИНСКИЙ. Так. Не сплю, уже давно. «Макбет зарезал сон».

ТИШУКОВ. Кто? А-а, ну это…

КАМИНСКИЙ. Шекспир.

ТИШУКОВ. Да. Читал.

КАМИНСКИЙ. Не читали.

ТИШУКОВ. Ты знаешь что? — завязывай хамить. А то: сон, не сон, а прищемлю что-нибудь, будет больно.

КАМИНСКИЙ. Хорошо, хорошо… Не буду. (Про кальян.) Можно?

ТИШУКОВ. Нужно.

Каминский берет кальян, втягивает. И вдруг снова — глухой отчаянный стук, как ключом по обшивке. И гул глухих голосов, неразборчивый, но отчетливо слышный… Тишуков тихо стонет.

КАМИНСКИЙ. Зуб?

ТИШУКОВ. Причем тут!.. Ты что, не слышишь?

КАМИНСКИЙ (закрывая глаза). Слышу. Ветер.

Стук раздается снова и снова.

ТИШУКОВ. Да нет же, вот!

КАМИНСКИЙ. На поселении ветер гудел над крышей все время. Такая тоска! Наружу не выйдешь, все забыли… Замело — как не было тебя никогда! Лежишь, воешь тихонечко в тон… Какая демократия? Напиться и бабу. Хотят они урядника — чего мы лезем со своим Руссо? Жан-Жак, бля.

Стук.

ТИШУКОВ. Я не виноват!

КАМИНСКИЙ. А я вас не виню. Я никого не виню. Это надо было пережить. Это даже полезно пережить.

ТИШУКОВ. Все равно бы ничего не получилось! Никого бы не спасли.

КАМИНСКИЙ. Брашкович, дурак, повесился. Не мог потерпеть.

ТИШУКОВ. Я не виноват!

КАМИНСКИЙ. Да ладно. Никто не виноват. Забыли, забыли… Надо уснуть, вот что. Надо уснуть.

ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР (появляясь, набирает в грудь воздух, но вовремя переходит на театральный шепот). Ан-тракт!

Глухой мерный стук и гул голосов. Занавес.

Второе действие

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Театр напоминает вам о необходимости выключить мобильные телефоны. (Проникновенно.) Тем более что все это — сон, а во сне не говорят по мобильным телефонам.

Тем временем в зале гаснет свет. Барабанная дробь с ударом по тарелке.

ШПРЕХШТАЛМЕЙСТЕР (появляясь в луче света). Сон-воспоминание! Часть вторая!

Сверху на Шпрехшталмейстера падает петля. Рывок — и он с криком и грохотом исчезает в темноте. Через пару секунд на сцене появляются ТОЛСТЫЙ и ДОЛГОВЯЗЫЙ. Они уже не в клоунском наряде, а в хороших костюмах. Долговязый деловито наматывает на локоть веревку.

ТОЛСТЫЙ (публике). А не фиг потому что вспоминать. Раз-вспоминались, меланхолию развели… Айда все вперед! С развалом страны покончено! Уходят в прошлое пресмыкание перед Западом и разгул олигархии! Россия встает с колен! Ну, в общем, вы в курсе. Ой…

На полу обнаруживается игрушечная нефтяная вышка.

ТОЛСТЫЙ. Вышечка! Нефтяная! (У кого-то из публики.) Не ваша? Ну все равно, уже моя. (Берет вышечку.) Так вот, я говорю, — Россия встает с колен! Или с коленей?

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Без разницы. Главное, чтобы вставало.

ТОЛСТЫЙ. О, еще одна! (Спрашивает кого-то из публики.) Не возражаете? (Берет с пола вторую вышечку.)

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Чего это она опять твоя?

ТОЛСТЫЙ. А я просто рядом оказался. Да ты не расстраивайся, ты вокруг пошарь — чай не Албания, всем хватит!

Долговязый смотрит вокруг себя, потом вдруг начинает принюхиваться.

ДОЛГОВЯЗЫЙ (радостно). Газом пахнет! (Уходит в правую кулису.)

ТОЛСТЫЙ. Так вот я и говорю: Россия успешно возрождается, противостоя распаду западной цивилизации как вечный хранитель. этой, блядь, как же ее? — нравственности! И этих еще, сука. духовных начал! (В публику.) У вас духовные начала где хранятся? У меня в оффшоре, под двенадцать процентов. Адресок дать? (Дождавшись согласия, показывает кукиш и радостно смеется.)

ДОЛГОВЯЗЫЙ (возвращаясь с небольшим вентилем в руках). Газопроводик надыбал!

ТОЛСТЫЙ. Ну вот, а ты боялся… Ты рядом еще пошарь — там, может, грибница.

Уходит в левую кулису, унося вышечки. А из глубины сцены в правую уже идет Карлик; пыхтя, он волочет за собой связку игрушечных заводиков — с трубами и даже дымом.

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Эй!

Карлик не отвечает. Эй, ты! (Цокает.)

КАРЛИК (остановившись, недовольно). Ну что?

Карлик поворачивается. На шее у него, как иконка, обнаруживается портрет Тишукова.

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Опа!

КАРЛИК. А ты как думал.

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Ну как там?..

КАРЛИК. Петр Петрович? Слава богу, все хорошо.

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Какие перспективы?

КАРЛИК. Какие еще перспективы?

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Ну. Вообще.

КАРЛИК. Вообще — Россия поднимается с колен. А что? ДОЛГОВЯЗЫЙ. Ничего. Так, просто. (Решившись.) Что потом-то? КАРЛИК. Когда?

ДОЛГОВЯЗЫЙ. Ну, когда уйдет он. КАРЛИК. Куда это он вдруг уйдет? ДОЛГОВЯЗЫЙ. Ну не знаю… Типа Конституция… КАРЛИК. О Боге надо думать, а не о Конституции! Бог милостив, Россию не оставит. ДОЛГОВЯЗЫЙ. А-а, ты в этом смысле.