Пьесы

Игнат молча и низко ей кланяется.

И г н а т. Екипаж подан, граждане! Ага.

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Прошло восемь лет.

Подле дома Мантулиных рокочет гармошка. У тополя  В е р а  и  Г р и г о р и й, восемнадцатилетний парень с тайной во взгляде.

Через заплот на них поглядывает  К л а в д и я, развешивающая в соседней ограде белье.

Г р и г о р и й. Вызов пришел. Поеду сдавать экзамены.

В е р а. Скульптором станешь.

Г р и г о р и й. Ну, сперва поступить надо! Там знаешь какой отбор!

В е р а. Поступишь. Ты умный. Это я дура дурой. Семи классов не кончила. Вон руки-то, посмотри, как истрескались!

Г р и г о р и й. У тебя красивые руки.

В е р а. Ой, ты наговоришь.

Г р и г о р и й. Нет, правда. Пальцы тонкие, длинные. С такими пальцами только на пианино играть.

В е р а (смеется). На пианино? Да я его, кроме как в кино, не видела. Мое пианино — коровье вымя. Каждый день часов по семь упражняюсь. Веселая музыка!

Г р и г о р и й. А что, я люблю слушать, когда молочные струи о подойник звенят.

В е р а. Струи все любят, а вот когда молочко пьют, о доярках не помнят. И когда невест выбирают — тоже стараются выбрать пианисточек с длинными пальцами.

Г р и г о р и й. Что ты несешь, Вера?

В е р а. Несешь? Вру, что ли? Выучишься — на ком женишься? На городской. Знаю я вас! Я вот вас как знаю!

Г р и г о р и й. Не кричи. Рано тебе о замужестве.

В е р а. Что ты понимаешь? Рано, рано… помешался на солонцах да камешках и дальше носа ничего не видишь. А жизнь-то не только у тебя под носом. Она везде — и разная.

Г р и г о р и й. Пореви еще.

В е р а. Не дождешься! У меня тоже есть гордость! Вот уеду в город и заживу не хуже других… пианисточек!

Г р и г о р и й. Езжай, жалко, что ли.

В е р а. И уеду. Выучусь на парикмахершу — работка не пыльная: чик-чик ножничками! Маникюрчик, завивочка. Тоже нужна фантазия. Обрати внимание на мою прическу!

Г р и г о р и й. Замысловатое сооружение! Сама придумала?

В е р а. А то кто же? Уж в этой-то отрасли я себя проявлю! Будьте уверены, Микеланджело!

Г р и г о р и й. Вполне возможно.

В е р а. Так что прощайте, великий скульптор. Через недельку заявление подам, и тю-тю! Когда женитесь — приводите свою пианисточку. Так и быть, вне очереди причешу… из уважения к вашему таланту.

Г р и г о р и й. Заладила, как сорока! А я вовсе не о том думаю.

В е р а. Да уж ясно о чем: камень да солонцы — вот все твои думы. А людей, которые рядом, не видишь. (Уходит.)

Появляются  д е в у ш к и,  п а р е н ь  и  Л у ж к о в.

Он все в том же, правда, уже изрядно заношенном кителе, в проволочных очках. Приближается  Д о м н а.

П е р в а я  д е в у ш к а. Девы, бригадирша идет!

В т о р а я  д е в у ш к а. Опять за ферму агитировать будет!

П е р в а я  д е в у ш к а. Надоели мне эти душеспасительные беседы!

В т о р а я  д е в у ш к а. Пусть подурней себя ищет. Пойду выкупаюсь. (Уходит.)

Л у ж к о в. Что же вы смолкли, девчата? С вашим приездом Барма ожила.

Д о м н а. Жаль только, что домой-то на побывку лишь приезжают.

П е р в а я  д е в у ш к а. Ну, что я вам говорила?

Д о м н а. Дома-то не гостями, хозяевами быть надо!

П е р в а я  д е в у ш к а. Выкормили вас, выучили… думали, сменой станете. А вы, как муравьи, во все стороны…

П е т р. Молодым везде у нас дорога.

Л у ж к о в. Все дело в том, куда она приведет, дорога?

Д о м н а. Мы тоже молодыми были. А из деревни сломя голову не убегали.

П е т р. Наверно, паровозов боялись, как моя старушенция. Она и сейчас увидит паровоз — от страха трясется.

Д о м н а. Не спросил, почему трясется? Спроси — может, в темных мозгах твоих просветлеет.

Л у ж к о в. Я в твои годы на фронт уходил, Петро. По мне никто не убивался: детдомовцем рос. А вот по другим убивались, это я помню. Помню, как мать твоя перед самой победой три похоронки получила, на братьев старших. Может, потому и боится поездов, что на одном из них могут тебя увезти?

П е т р. Ох, люди! Хватит вам войну поминать! Наслушались, начитались. Сколь себя помню, все об одном слышу: война. Другое время настало.

Д о м н а. Образовался! Говорливый стал. Видел бы ты себя в ту пору. Синюшный был от голода. Клювик свой разевал: «Хлебца!» Мать соки все выжимала, чтоб кровинку свою напитать. А из этой кровинки вон какой охламон вырос!

Петр развел гармошку, прошелся по ладам.

Л у ж к о в (подскочив к нему). Встань, встань щенок! О матери твоей говорим, которая трех сыновей войне пожертвовала…

П е т р. Легче, легче, дядя! Могу зацепить.

Л у ж к о в. Бить меня собираешься?

П е т р (застегивая гармонь). Бить — нет, не собираюсь. Но прошу принять к сведению: у меня второй разряд по боксу. (Уходит.)

Д о м н а (с горечью). Орел! Храбрец! (Всем.) Что же не бьете-то нас? Бейте! Мы и сопротивляться не станем.

П а р е н ь. Петька, конечно, получит… соответствующее внушение. Но в деревне, тетя Домна, силком не удержишь. Делать здесь нечего.

Д о м н а. Земля, выходит, не дело. Ну-ка, скажи им, Гриня! Травы на отцовских солонцах зачем сеял?

Г р и г о р и й (криво улыбаясь). Чтобы вы да Никита Хорзов сплошь их перепахали. Будто и не было.

Д о м н а. Опять обида! Обижаться не хитро. И в город дорога тоже торная. А кто этот город кормить станет? Мы свое в войну сделали. Теперь ваш черед.

В т о р а я  д е в у ш к а (возвращаясь). Забудьте вы о войне! Сколько можно, в конце концов!

Д о м н а. Забыть? Будьте вы прокляты, ежели забудете! Забыть отцов, забыть братьев, которые там… остались. Значит, нет в вас ничего святого!

В т о р а я  д е в у ш к а. Вы бы не проклинали во имя мертвых! Вы бы о живых подумали. Зимой и летом на бревнышках веселимся. Что, колхозу клуб не по силам выстроить?

Л у ж к о в. Будет клуб, девушки, дайте время.

В т о р а я  д е в у ш к а. У вас одно утешение: будет, будет! Что будет — не знаю. А мы уже есть. И нам жить хочется.

Д е в у ш к и  и  п а р е н ь  уходят.

Д о м н а. Андрей Иванович сказывал, будто вызов тебе пришел.

Г р и г о р и й. Он-то откуда знает?

Л у ж к о в (отворачиваясь). Слухом земля полнится.

Д о м н а. Что ж, поезжай, учись. Такой дар грех зарывать в землю. Хоть бы показал свои изделья.

Г р и г о р и й. Кому надо — показывал. А вам и видеть незачем.

Д о м н а (тихо). Спасибо и на том, Гриша. Спасибо, сынок.

Г р и г о р и й. Вы не женщина, вы замшелый камень! Не смейте меня сынком называть! Я враг вам! Враг до самой могилы!

Д о м н а. У меня в колхозе врагов нет. И любимчиков тоже нет. Ко всем одинакова, когда общего касается, хоть мужа, хоть сына… не пощажу — окажись он на месте Игната.

Г р и г о р и й. Врете вы, врете! Вы отомстили отцу за то, что он не женился на вас! Вы любили его.

Д о м н а (просто). Я и теперь его люблю, Гриша. Жизнь за него отдала бы. Но перед законом все равны: любимые и нелюбимые.

Г р и г о р и й. Невинного осудили… невинного! И спокойны!

Д о м н а. Теперь-то и я поняла. А тогда… он же не отрицал, что зерно чужое.

Г р и г о р и й. Чужое, чужое! С войны привезенное! Потом, кровью солдатской политое!

Д о м н а. Никита в один день с ним воротился. Он под присягой сказал, что зерна не было.

Г р и г о р и й. А я своими глазами видел: было! Так вам разве докажешь? Роботы бессердечные!