Пьесы

Вот это да -

Она не знает, кто я. Нет, конечно.

Она не читала бы с таким невинным видом. Она не знает, кто я.

А почему она не начала читать сразу после отъезда?

Не интересно было. Нет. Достаточно увидеть ее лицо.

Изображать удовольствие для кого? Для кого, малыш Парски? Для этой, стало быть, случайной спутницы по поезду, молчащей женщины, ниспосланной тебе судьбой, чей взгляд ты ловишь умоляющими зрачками?

Она читает «Человека случая»!

Действительно неординарно.

Я знал, что в этой женщине есть что-то.

Не открывать, кто я?

Почему не начала читать сразу после отъезда?

А потому что думала.

Во Франкфурте она порвет со своим дирижером.

Она раздумывала об условностях разрыва.

Терминологических условностях разрыва. Слова в их отношениях всегда тщательно взвешивались.

Она порвет со своим дирижером, а «Человек случая» - книга-свидетельство этих мгновений.

Не открывать ей, кто я? Несомненно.

Но не останется ли у меня потом горький осадок?

В порядке разнообразия. И что мне даст эдакий изыск?

Лишит очередного удовольствия, вероятно?

Да это и не изыск вовсе, ох любишь ты себе польстить, скорее деликатность, даже робость.

А приятные ощущения, что я смогу извлечь из этого нерядового события, путем обычного воспоминания о нем или упоминания в рассказах собеседникам, будут ли полными?

Не будут.

Я должен открыться.

Только наверное в два такта.

ЖЕНЩИНА. «…Я, Страттмер, почитаю себя как бы загрязненным по отношению к своей дочери. Я постоянно боюсь ее инфицировать. Убирая на кухне рыбные очистки, я вижу треть зеленого лимона. Я облизываю его, потому что мне нравится этот вкус, он мне напоминает Мексику. Я кладу его на стол. Я говорю себе, ты же не можешь оставить эту грязь в таком доступном месте. Ты не можешь его выбросить, ты заплатил за него 1 франк 75 сантимов, это зеленый лимон, вещь редкая. Тогда я вгрызаюсь в него и высасываю до тех пор, пока он не становится годным к выбрасыванию. В течение пяти минут оральной кислотности я подчинялся электрифицированному танцу, который навязывали мне мои члены, и я воспользовался этим, чтобы подсчитать ручки стенного шкафа – детали, которые я как ни странно никогда прежде не пересчитывал».

Как странно, что я говорила вам о своем брате.

Счетная болезнь - именно то, чем болеет мой брат.

Мой брат страдает счетной болезнью, и в этой связи он тоже принадлежит к вашему миру.

О Боже мой, все что вы говорите мне так близко!

А вы так далеки.

Я сбилась с толку.

Вы мне не скажете ничего.

Было ведь время, господин Парски, когда мне не было необходимости пускаться в такие сложности, как книга, сумка, недостаток храбрости…

Я обладала красотой, которая говорила все за меня.

Он увидел.

Он смотрит на меня, он видел книгу.

Давай.

Не зря одела я желтый костюм.

Не зря забралась я в это купе.

Досчитаю до двадцати и скажу…

А что ты скажешь, Марта?

Я скажу…

Найди слова, а после досчитай.

МУЖЧИНА. Писатель с именем едет напротив незнакомки, читающей его последнюю книгу.

Милый сюжетец для рассказа.

Несколько староват.

Мог бы быть написан каким-нибудь…, ну кем бы это?…

Каким-нибудь Стефаном Цвейгом. Да… Или Мигелем Торга – да.

Мужчина смущен.

Мужчина, похваляющийся, будто покончил с ребяческими штучками, внезапно проникается нескромностью ситуации.

Женщина привлекательна.

Был бы он смущен, будь женщина непривлекательной?

Будь женщина непривлекательной, он укрепился бы в своем отвращении к тому, что называют публикой, отродью этому, не дай Бог повстречаться. Будь откровенен. Ты никогда ни для кого, ни для чего не сделал. Творить в пустоте невозможно.

Бутылки в море швыряют с яростной надеждой утопающего. Производить, давать чего-то миру значит ощущать магию возможного.

Твой выход.

МУЖЧИНА.Мадам, чем объяснить эту потребность - сочинять или мечтать о других жизнях?

Просто существовать по-вашему недостаточно?

ЖЕНЩИНА. Месье, не знаю, что вы подразумеваете под «просто существовать2. Просто не существует.

МУЖЧИНА. Ту книгу, что вы держите в руках, случилось так, что я ее тоже прочел –

ЖЕНЩИНА. Вот как?…

МУЖЧИНА. Вам нравится?

ЖЕНЩИНА. Могу ли я ответить столь же неприкрыто?

Я с этим автором соприкасаюсь вот уже некоторое время…

МУЖЧИНА. Вы тоже.

ЖЕНЩИНА. Вы тоже?

МУЖЧИНА. Вот уже некоторое время. Да.

Что вы прочли?

ЖЕНЩИНА. … «Прохожий среди многих»… Маленький сборничек коротеньких историй, название забыла… «Ремарка» и «Походка бедняка»…

МУЖЧИНА. А вам понравилась «Походка бедняка»?

ЖЕНЩИНА. Да… На мой взгляд наиболее волнующе. А вам?

МУЖЧИНА. … Помню, что это было близкое мне произведение.

ЖЕНЩИНА. Да, я сказала бы то же. Произведение близкое. Очевидное. И наверное очевидное для того, кто его написал.

МУЖЧИНА. Это возможно.

Но нельзя писать все время в такой манере.

ЖЕНЩИНА. Нет. Разумеется.

МУЖЧИНА. Обнажиться можно только один раз.

ЖЕНЩИНА. Разумеется.

(пауза)

МУЖЧИНА. Вы не хотите мне рассказать об этой книге?

ЖЕНЩИНА. Могу ли я рассказывать, не дочитав?

МУЖЧИНА. Да. Конец, как вы знаете, не имеет значения.

ЖЕНЩИНА. Ну что ж… Книга рассказывает мне то же самое, что и эта фотография Праги над вами… Она дает мне, в который раз, почувствовать ностальгию по тому, чего не происходит. И ностальгию по тому, что могло быть.

Говорит ли она о чем-нибудь еще?

МУЖЧИНА. Вы не находите, что это повторение раздражает?

ЖЕНЩИНА. Да, нахожу. Я не могу читать, не раздражаясь. Это глубоко раздражающий писатель.

МУЖЧИНА. Вот как.

ЖЕНЩИНА. Но вы ведь тоже раздражены.

МУЖЧИНА. Да, да, я раздражен. Ужасно раздражен.

Вы едете во Франкфурт?

ЖЕНЩИНА. Да.

(пауза)

МУЖЧИНА. Это писатель раздражающий и на мой взгляд второстепенный.

И зря вы им заинтересовались.

ЖЕНЩИНА. Раздражающий – да. Второстепенный – нет.

Ведь раздражает то, что любишь.

МУЖЧИНА. Он - мелкий эгоцентричный ковыряльщик, не смогший сделать ни одно мгновенье подобным вечности, что есть отличительное качество поэтов, он говорил о смерти лишь в манере светской, хихикая, как жалкая юла, он ненавидит якобы число и массу, но он не смог сказать о людском горе, да и о грусти смог сказать лишь о своей, зато с каким неистовым постоянством! В одной элегии у Борхеса есть фраза, он ей завидует, «С другой стороны двери, говорит Борхес, человек, созданный из любви, из времени и одиночества только что оплакал в Буэнос-Айресе все сущее». Все сущее Полю Парски оплакать не удалось, видите ли.