Алешкина любовь. Простая история.

— Ах, так? Ну, погоди же…

Сашка побежала к овцам. Егор насмешливо поглядел немного, как она гоняется за ними, неторопливо достал кисет и стал скручивать цигарку.

А когда стал закуривать, глянул нечаянно на поле и… застыл. Сашка поймала овцу и тащила ее к дороге.

Спичка догорела и обожгла пальцы. Егор вскрикнул, замахал рукой и снова уставился на Сашку.

— Помоги, что ль, черт! — запыхавшись, крикнула Сашка.

Егор суетливо соскочил с брички, услужливо бросился помогать ей.

— Давай кнут, свяжем ноги, чтоб не выпрыгнула, — приказала Сашка.

Егор переступил с ноги на ногу и спрятал кнут за спину.

— Слышь, Васильевна, — медленно начал он и полез в затылок. — Ты уж не серчай, моя это овца-то…

— Ах, вон оно что? — протянула Сашка. — Тем лучше. Ну-ка, дай сюда кнут…

— Ну полно… Неловко будет, понимаешь, я все-таки твой заместитель.

— Ничего. Хорошо получится. Раз уж тебя оштрафуем — другим и подавно неповадно будет…

— Ссориться хочешь? — угрожающе спросил Егор.

— Ничего, поссоримся для общей пользы…

— А чего нам ссориться-то, — вдруг вкрадчиво заговорил Егор. — Сама знаешь — кум с кумой ссорился, а на блины ходил…

— Давай кнут, говорю! — рассердилась Сашка. — Нечего зубы заговаривать. Ты мне не кум, и я не кума.

— Правда? — прищурился Егор. — А я думал, мы все ж таки родня.

— Что-о?

— Ты свои мысли-то по ночам, про которые давеча говорила, сама обдумываешь аль Ванька мой тебе пособляет?

Сашка вздрогнула, как от пощечины, опустила глаза, рука ее судорожно вцепилась в загривок овцы, и вся она сникла.

А Лыков шагнул вперед и дотронулся кнутовищем до ее руки.

— Ну, нечего с чужой овцы шерсть драть! Свою наживи!

Сашка отвернулась и, забыв про бричку, побрела прямо по дороге. А Лыков, поглаживая овцу, насмешливо и торжествующе смотрел ей вслед.

Медленно переставляя ноги, точно неся большую тяжесть, подошла Сашка к своей избе.

А когда вошла, то увидела за столом Василису и Ивана. Перед ними стояло блюдо с капустой, хлеб и поллитровка.

— А, Сашка! — расплылся в улыбке Иван. — А мы вот тут с мамашей твоей калякаем. Нашли, как видишь, общий язык, — подмигнул он на бутылку и скомандовал. — Ну-ка, садись с нами! — и добродушно шлепнул ее по заду.

Сашка вздрогнула и вдруг со всего маху влепила ему пощечину.

— За что? — ахнул Иван, хватаясь за щеку.

— За все! — ответила Сашка, влепляя вторую. — За любовь! За ласку! За подлость твою! За папашу твоего поганого! За горе мое вдовье! — Пощечины сыпались одна за одной. Иван, закрываясь рукой, пятился к двери. А Василиса с улыбкой кивала головой в такт пощечинам. Она не видела, что лицо Сашки залито слезами.

Правление. Сашка с суровым и непреклонным лицом, строго вглядываясь в лица членов правления, медленно говорит:

— Предлагаю: за потраву общественных посевов заместителю председателя Лыкову объявить выговор и оштрафовать на сто рублей согласно закону. Кто — за, прошу поднять руки.

И поднятой оказалась только ее рука. Остальные мнутся, переглядываются. Авдотья под пристальным и гневным взглядом Сашки подняла было руку, но потом, оглянувшись на остальных, опустила.

— А может, не надо штрафу на первый раз, а? — виновато заговорила она. — Ну, пусть выговор, и ладно. А уж ежели вдругорядь он позволит — ну тогда уж и штраф.

Все обрадованно подхватили предложение:

— Ну конечно, нельзя же сразу.

— Грех да беда на кого не живет!

— Уж больно ты строга, Васильевна, сразу штрафовать.

— Боитесь? — горько усмехнулась Сашка. — А чего в нем такого страшного? Ну — глаза во лбу, да две дырки в носу.

Лыков усмехнулся, вызывающе оглядывая всех. Ему было приятно, что никто не рискнул пойти против него. Он поднялся.

— Пожалуй, хватит заседать. На то вечер есть, а мы днем собрались.

— Ну идите! — устало махнула рукой Сашка. — А ты останься, дело есть.

Когда в комнате остался один Лыков, она спросила, не глядя на него:

— Ты наш уговор помнишь? Насчет гильз. Говорил с бригадиром?

— Ах, вон что! А я думал, что я уже у тебя из доверия вышел, так ты на меня ополчилась…

— А ты не будь бабой, я тебя про дело спрашиваю. Мне, что ли, с ним водку пить?

— Ну добро, добро! Нынче же и поговорю.

— Побыстрее надо. Сеять пора уже. В общем, организуйте все, что надо.

— Ладно. А деньги?

Сашка молча вынула из кармана сто рублей, протянула ему. Лыков повертел бумажку.

— Маловато! Дешево хочешь дело провернуть, Лександра Васильевна.

— Вам что, обожраться надо? Два литра ведь! — изумленно воскликнула Сашка.

— А народу-то? — стал Егор загибать пальцы. — Я, Гуськов, бригадир, трактористы. Нет уж, клади еще одну бумажку.

— Нет у меня с собой. Вечером дам.

— Ну смотри. — Егор вышел.

Сашка опустила голову на руки, задумалась. Вдруг зазвонил телефон. Она взяла трубку.

— Алло! Это колхоз «Заря»? — послышалось в трубке.

— Да.

— Председателя можно?

— Ну говорите, — устало ответила Сашка.

— Это говорит заведующий семенной конторой Костенко. К нам поступила большая партия семенного зерна нового сорта — тулун семьдесят. Мы предлагаем заменить ваше семенное зерно на новое.

— Заменить? — тревожно спрашивает Сашка. — А зачем заменять? Какой такой тулуп?

— Да не тулуп, а тулун, — слышится в трубке. — Это такой сорт пшеницы, новый. Вы сеяли все время пшеницу сорта лютесценс шестьдесят два, а сейчас нам рекомендуют внедрять тулун семьдесят, новый сорт…

— Почему семьдесят? — пугается Сашка, ничего не поняв из объяснения.

— Да кто это говорит? — слышится сердитый голос. — Мне нужно председателя колхоза или агронома.

— Нету агронома, нету!

— Ну тогда дайте председателя!..

— И председателя нету! — отвечает Сашка и нажимает пальцем на рычаг, прекращая трудный разговор.

Потом торопливо вскакивает и пугливо заглядывает в соседнюю комнату, не слышал ли кто, но там Виктор и девушка-счетовод заняты своим делом и не обратили на нее внимания. Сашка облегченно вздыхает и выходит на улицу.

Как раз в этот момент к крыльцу подъезжает телега со старичком возницей. В тележке два чемодана и худенький длинношеий юноша с торчащим кадыком и оттопыренными ушами. Рукава пиджака у него слишком коротки, а воротник рубашки, наоборот, велик.

— Принимай гостя, Васильевна! — весело говорит старичок и поясняет юноше: — Это вот и есть наш председатель…

Юноша застенчиво представляется Сашке:

— Серегин, Леонид. Агроном. Назначен в ваш колхоз.

— Господи! Наконец-то! — радостно всплеснула руками Сашка. Но тут же с недоумением начинает разглядывать Серегина. Невесть как очутившиеся любопытствующие две бабы тоже перешептываются, разглядывая Серегина. Тот еще больше теряется.

— Что-то уж больно ты зелененький… — сокрушенно замечает Сашка. — Ты и в самом деле агроном?

— Ну а кто же? — сердится Серегин. — Вот, пожалуйста, диплом…

Он, порывшись в кармане, подает диплом Сашке… Все начинают разглядывать диплом…

— Скажи на милость, даже с отличием! — бормочет Сашка, снова разглядывая Серегина. — Ну, а скажи, что это такое — не то тулуп, не то тулум семьдесят?..

— Тулун семьдесят! — бойко, как на экзамене, отвечает Серегин, подняв глаза к небу. — Это сорт, выведенный Ленинградской государственной селекционной станцией и Всесоюзным институтом растениеводства. Районируется в десяти областях нечерноземной полосы. Устойчив против полегания, имеет зерно с высокими мукомольными и хлебопекарными качествами. По урожайности превышает широко распространенный лютесценс шестьдесят два и начинает вытеснять последний.

— Ишь, как шпарит! Ровно по написанному! — восхищается старичок.

— Истинно сказано — господь знает, кого разумом наградить! — кивают головами бабы.