Дьявол и господь бог

Генрих. Простить тебя? И ты повсюду станешь хвастать, что превратил ненависть в любовь, как Христос превратил воду в вино?

Гёц. Твоя ненависть принадлежит мне. Я освобожу тебя от нее и от дьявола.

Генрих (изменившимся голосом, словно кто-то другой говорит его устами). Во имя отца, сына и святого духа. Отец — это я, дьявол — сын мой, ненависть — святой дух. Тебе легче разбить небесную троицу, чем разорвать нашу тройственную связь.

Гёц. Тогда прощай! Отправляйся в Вормс читать свои проповеди. Давай встретимся через девять месяцев.

Генрих. Я больше никогда не вернусь в Вормс, я больше никогда не буду читать проповеди. Теперь, шут, я уже не принадлежу церкви. Меня лишили права служить мессу и отпускать грехи.

Гёц. В чем тебя обвиняют?

Генрих. Что я за деньги выдал город.

Гёц. Грязная ложь!

Генрих. Эту ложь распространил я сам. Я поднялся на амвон и признался во всем перед всеми, рассказал о своем корыстолюбии, о своей зависти, о непослушании и плотских желаниях.

Гёц. Ты лгал.

Генрих. Ну и что ж? Весь Вормс говорил, что церковь из ненависти к беднякам повелела мне выдать их врагу на растерзание. Надо было дать возможность церкви свалить все на меня.

Гёц. Раз так — ты искупил свою вину.

Генрих. Ты отлично знаешь — искупить ничего нельзя.

Гёц. Это верно. Ничего ничем не сотрешь. (Пауза. Внезапно подходит к Генриху.) Что с Катериной?

Генрих. Порча в крови, тело в язвах. Вот уже три недели, как она не спит и не ест.

Гёц. Почему ты не остался при ней?

Гeнрих. Я ей ни к чему, и она мне тоже.

Гёц. Ее надо лечить.

Генрих. Ей нет исцеленья. Она должна умереть.

Гёц. От чего она умирает?

Генрих. От стыда. Ей внушает ужас собственное тело, которого касались руки стольких мужчин. Еще больше отвращения внушает ей собственное сердце, потому что в нем остался твой образ. Ты — ее смертельная болезнь.

Гёц. Поп, теперь уже новый год, а я не признаю прошлогодних заблуждений. За этот грех я буду вечно расплачиваться на том свете, но здесь с ним покончено. Я не могу терять ни минуты.

Генрих. Значит, есть два Гёца.

Гёц. Да, два: живой, который творит Добро, и мертвый, который творил Зло.

Генрих. И ты похоронил свои грехи вместе с покойным?

Гёц. Да.

Генрих. Превосходно. Только сейчас Катерину убивает не покойник, а прекрасный, чистый Гёц, посвятивший себя любви.

Гёц. Ты лжешь! Преступен тот, другой Гёц.

Генрих. Тут не было преступления. Осквернив ее, ты дал ей намного больше того, чем сам обладал: ты дал ей любовь. Она любила тебя, не знаю за что. В один прекрасный день тебя коснулась благодать. Тогда ты дал Катерине кошелек и прогнал ее. Вот от чего она умирает.

Гёц. Мог ли я жить со шлюхой?

Генрих. Да, потому что ее сделал шлюхой ты!

Гёц. Я должен был отказаться от Добра или от нее.

Генрих. Но ты мог бы спасти ее, а вместе с ней и себя, если бы оставил при себе. Но что я говорю? Спасти одну душу, одну-единственную душу? Может ли до этого снизойти такой человек, как Гёц? У него планы пограндиозней.

Гёц (внезапно). Где она?

Генрих. На твоих землях.

Гёц. Значит, она захотела вновь меня увидеть?

Генрих. Но в пути ее подкосила болезнь.

Гёц. Где она?

Генрих. Не скажу. Ты и так причинил ей слишком много зла.

Гёц (сжимая кулак в ярости). Я... (Успокаивается.) Хорошо я найду ее сам. Прощай, Генрих! (Кланяется в сторону дьявола.) Мое почтение. (Поворачивается к Насти.) Пойдем, Насти!

Генрих (пораженный). Насти!

Насти хочет последовать за Гёцем. Генрих преграждает ему путь.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Генрих, Насти.

Генрих (смущенно). Насти! (Громче.) Насти, я искал тебя! Остановись! Я должен с тобой поговорить. Презирай меня сколько хочешь, но только выслушай. Я прошел по владениям Шульгейма. Мятеж зреет.

Насти. Дай мне пройти, я все знаю.

Генрих. Ты хочешь мятежа? Скажи, хочешь?

Насти. Что тебе за дело? Дай пройти!

Генрих (раскинув руки). Ты не пройдешь, пока не ответишь.

Насти (глядит на него молча, затем решается). Хочу я или нет, никто уже не может помешать.

Генрих. Я могу! За два дня я могу воздвигнуть плотину, которая преградит путь морю. За это я хочу, чтоб ты, Насти, меня простил.

Насти. Опять игра в прощение? (Пауза.) Надоела она мне. Я в ней не участвую. Я не уполномочен ни проклинать, ни отпускать грехи. Это дело господа.

Генрих. Если бы господь дал мне выбрать между твоим и его прощением, я выбрал бы твое.

Насти. Ты сделал бы дурной выбор — пожертвовал бы вечным блаженством ради пустого звука.

Генрих. Нет, Насти, я отказался бы от прощения на небесах ради того, чтобы быть прощенным на земле.

Насти. Земля не прощает.

Генрих. Ты мне надоел.

Насти. Что такое?

Генрих. Я не с тобой говорю. (Насти.) Ты не облегчаешь мне задачу. Меня толкают к ненависти, а ты мне не хочешь помочь. (Трижды крестится.) Ладно. Теперь он на минутку оставит меня в покое. Времени нет, слушай внимательно! Крестьяне готовятся, они хотят вести переговоры с баронами. Это дает нам несколько дней.

Насти. И что же ты станешь делать?

Генрих. Ты знаешь крестьян. Они дадут себя разрубить на куски ради церкви. В здешних деревнях больше веры, чем во всей остальной Германии.

Насти (качает головой). Твои попы бессильны. Их любят, это верно, но, если они осудят мятеж, их проповедь будет гласом вопиющего в пустыне.

Генрих. Не на их речи я рассчитываю, а на их молчание. Представь себе: вдруг, пробудившись утром, крестьяне увидят, что двери церквей распахнуты и храмы пусты: птичка улетела. Ни души перед алтарем, ни души в ризнице, ни души подле усыпальницы, ни души в доме священника.

Насти. А это возможно?

Генрих. Все готово. Есть у тебя здесь люди?

Насти. Есть кое-кто.

Генрих. Пусть ходят по стране и кричат громче всех. Главное, пусть богохульствуют. Нужно, чтобы они вызывали бунт, сеяли ужас. А в следующее воскресенье пусть захватят священника в Риги во время проповеди, пусть утащат его в лес и вернутся оттуда с мечами, запятнанными кровью. Священники всей округи ночью тайком покинут деревни и отправятся в замок Маркштейна, где их ждут. С понедельника бог вернется на небеса. Детей больше не станут крестить, грехи не будут отпускать, больные будут умирать без причастия. Страх удушит мятеж.

Насти (раздумывая). Может, так и будет...

Дверь церкви раскрывается. Доносятся звуки органа. Крестьяне выходят, неся на носилках статую святой.

Генрих. Насти, молю тебя, если дело удастся, скажи мне, что ты меня прощаешь!

Насти. Я бы и рад сказать. Но беда в том, что я знаю, кто ты.

КАРТИНА ШЕСТАЯ