Маков цвет (драма в 4-х действиях)

Явление 6

Наталья Павловна (встает навстречу). Здравствуй, милый мой мальчик!

Анна Арсеньевна. А, Боричка! (Целует его).

Борис. Здравствуйте, милые. (Жмет руку Арсению Ильичу). Сони здесь нет?

Арсений Ильич. Ну что, шатаешься по Парижу?

Борис. Брожу… Да невесело как-то. Им до нас дела нет, да и нам до них тоже. И столько людей, столько людей!.. Просто точно не люди, а «нарочно».

Наталья Павловна. Ты ведь Боря, первый раз в Париже?

Борис. В первый. И уж не знаю… Неужели идеал России – Париж, с равноправием, кокотками, автомобилями, цилиндрами и свободой?.. Страшно мне как-то…

Арсений Ильич. Ну, Боря, слышали уж мы эту песенку о гнилом западе. Я ворчу на Париж, да ведь моя жизнь в прошлом, а тебе не моими глазами надо смотреть. Сейчас же завел: запад, запад…

Борис. Да нет, дядичка, не гнилой он, запад, не гнилой, – милый, святой, хороший… Только не наш, другой… Мы другие. Нам другое надо. Впрочем, ничего я не знаю.

Анна Арсеньевна. Поживешь, оценишь Париж. Сколько жизни, комфорта, свободы. Люди ласковые, простые. Живут естественно, как живется, без вопросов. У нас все как-то странно, утомительно. Сейчас же вопросы, вопросы, вопросы. Точно нельзя без всяких решений жить. Брать жизнь, какой Бог ее создал. Ну, я не говорю, ну вдумываться, отчего же? Но ведь у нас пойдут эти вопросы, – и сейчас же ненависть, злоба и вообще…

Наталья Павловна. Ненависть у нас безумная накопилась. Здесь ненависти нет, это правда. Да ведь зато и любви нет…

Борис. Тетя, тетя, милая, сколько у нас ненависти, что даже слышать друг друга не можем. Все друг друга презирают, в чем-то укоряют, и никто никому не верит. Нет ненависти, – нет и любви, скажете? А из ненависти любовь вырастет ли еще? Ведь ни слова о ней, ни одного единственного. Забыли или не было ее никогда? И не будет?

Арсений Ильич. Да что тут о любви мечтать. Добиться бы простой человеческой справедливости…

Борис. Нет, дядя, кто любовь любит, тому справедливости не надо. Какая уж тут справедливость в любви? Справедливость будет рассуждать, кому умирать, кому жить, – а в любви никакой смерти нет, одна жизнь… И даже совсем и жизни нет, если нет любви…

Наталья Павловна. Судьба тебя изломала, Боричка. Взвалила тебе на плечи столько, что не всякому вынести.

Борис. Нет, тетя, я из-за этого мира не прокляну. Я люблю ее, жизнь, как она есть. Всегда любил. Только сам-то я такой… вы знаете, ну что я? Всегда боялся идти впереди жизни, над жизнью… Мечталось жить в самой середке. Думалось, не там ли еще теплится искорка любви. Оторвешься, выйдешь – очутишься в пустоте. А теперь вокруг и этого нет: жизнь сама ушла из-под меня, выскользнула… И я уж позади, за жизнью остался. Смотрю на нее, как сквозь стекло. Точно в корпусе, бывало, следишь из окна: Садовая, извозчики, магазин Крафта… Ну, да что обо мне. Я человек конченный. Je suis un опустившийся человек – это у Достоевского, кажется, кто-то говорит.

Арсений Ильич. Право, противно тебя слушать… Ноешь, ноешь… Совершенно, как Соня. Уж если вы опустившийся человек, так я-то кто? Старая калоша, которая промокает. Благодарю покорно. Нет, вон Бланк, – это я понимаю. Уж он не заноет, руки сложа сидеть не будет в двадцать шесть лет. И что такое случилось, скажите, пожалуйста? Что случилось? Каждому поколению своя жизнь, своя работа… Отжили мы – вы живите… Слава Богу, не на один век и вам жизни хватит. Бланк совершенно прав…

Борис. Да, да. Разве я спорю? Бланк совершенно прав. Честь ему и слава. А когда они едут?

Арсений Ильич. Завтра вечером.

Входит Коген. [17]

Явление 7

Коген. Ну что, профессор, все у камина сидите? У вас тепло, а у меня-то, у меня-то. Холод, как в погребе.

Арсений Ильич. Вы знакомы? Мой племянник Львов.

Максим Самойлович Коген. (К нему). Ну, что поделываете?

Анна Арсеньевна. Мама, я ухожу. Боря, прощай. До свидания, папочка. Гуляйте каждый день, возьмите себя в руки. Завтра приеду с нашими проститься. До свидания, мосье Коген.

Уходит с Натальей Павловной через столовую. Проводив дочь, Наталья Павловна остается в столовой, приготовляет чай.

Явление 8

Коген. Да, да, так, так… Что я поделываю? Ничего, профессор, ничего. Читал вот в колонии лекцию о революции. Теперь в национальную галерею хожу. Да-с, не рассчитали мы. Кто бы мог подумать? Ведь казалось – все кончено. Победу праздновали. И вот, не угодно ли. Самая злейшая реакция!

Арсений Ильич. Вот, подождите, что еще весной дума скажет. Может, амнистия…

Коген. И нисколько я ни на что не надеюсь, хотя за дело пострадал-то. Щепкой себя выброшенной чувствуешь… Выбросили и забыли. (К Борису). Давно в Париже?

Борис. Нет. С недельку.

Коген. Ну, и что ж, что ж, познакомились с парижскими развлечениями? Профессор, я переселился в Монмартр. В самый центр кабачков. Жизнь кипит вокруг меня, всю ночь кипит.

Борис. Интересная?

Коген. А вот приходите как-нибудь ко мне, вместе пойдем. Я вам такое покажу… Совершенные Афины. Культурная демократия. Наипоэтичнейшие формы порока. Здесь сама проституция поэтична. Ею занимаются по призванию. Деньги – дело второстепенное. Ну, как поэты стихи пишут. Ведь не для денег же, хотя гонорар получают.

Борис. Я был на днях в каком-то кабаке. Не понравилось. Добродетельно до… провинциализма, я бы сказал. И деловито. Народу – как в метрополитене. Что уж за сладострастие? На сладострастие и намека нет.

Коген. Нет? Вот как? Ну-с, ничего вы, значит, в Париже не видали-с. Ничего.

Входит Бланк.

Явление 9

Бланк (Когену). А, уважаемый редактор!

Коген. Двадцать два дня всего редактором я был, а вот уж почти год в бегах.

Бланк (здоровается с Борисом, Когену). Ну и что ж, считаете свою роль оконченной?

Коген. А как же прикажете быть? Что делать?

Бланк. Дело найти всегда можно… Да, вы знаете, мы завтра с Соней в Женеву едем.

Коген. Ах, значит решено?

Бланк. Решено и подписано.

Арсений Ильич. Максим Самойлович изучением парижских нравов занялся. Все парижские кабачки посещает.

Коген (вдохновенно). Что кабачки! Нет, нет, вы не знаете. Это Афины, это Александрия. Какая красота! И клянусь вам, только здесь сохранилась искренняя любовь, истинная! До смерти, до кинжала. До слез умиления…

Арсений Ильич. Кто плакал?

Коген. Я, я плакал. Да, этого не знать – ничего не знать. И жизни мало, чтоб это изучить.

Арсений Ильич. Вот видите, вот и нашлось дело. (К Бланку). Слышите, Иосиф Иосифович? (Бланк смеется).

Коген (тоже смеется). Дело? Да… дело… Ах, профессор, что ж вы меня перед товарищем компрометируете? Это ведь я так… А вы… Пожалуй, еще из партии меня исключат (Все смеются).

Арсений Ильич. Что ж, это любопытно… Любопытные наблюдения… Вы говорите – истинная любовь сохранилась? А мы вот тут только что о любви рассуждали, что любовь…

Борис (перебивая, нервно). Дядя, дядя! Мы совсем не о любви… То есть не о той любви… Не о том…

В столовую вошла горничная с визитной карточкой. Наталья Павловна, взяв ее, входит с нею в гостиную.