Тень от носа (трагифарс) (СИ)

Андре сменяет Патрисия.

Патрисия. Как сказал Ронсар:

Бессмертен только Бог. К могильному отверстью

Нисходит человек, чтоб искрошиться перстью,

А кто при этом он, мечтатель или тать,-

Могиле все равно, кому приютом стать.

Слесарь. Да, она не отличала оперы от балета. Но я видел цвет ее лица и видел ее шею под траурным крепом. Это, господа, была, несомненно, Флоренция.

Франсуа. Так уж устроено: либо ты носишь свой камень и живешь до ста лет, либо ты не носишь камень — и уходишь в расцвете. Она сделала достойный выбор, она ушла красиво, с челюстями.

Мишель. Она буквально бредила: вернуться на сцену, сыграть в комедии дель - арте… Ну вот, сыграла…

Катрин. Римлянин Кимон был заключен в темницу и обречен на голодную смерть. Но дочь Кимона — Перо спасла отца: она приходила и кормила его грудью… Спи, Перо, спи, твой Кимон — не отец, увы, и не сын — жив. Благодаря тебе — блуднице и мадонне.

Бертильон. Не скрою, мы были поверхностно знакомы с покойной, но я должен сказать (разворачивает бумажку): Дорогая! Скорбь сдавила мне горло, из которого теперь способно вырваться только рыдание. Слезы мои леденеют в очах моих. Волосы мои стали белы, как снег. (Касается ладонью лысины, трет.) Зубы мои… Впрочем, с зубами как-то не задалось… Ладно… Лежи себе спокойно, дорогая, тебе там хорошо, я полагаю.

Кюре. (подходя к окну, снимая последнюю маску и рассеянно глядя во двор). Высокая нота скорби, чистое звучание… Похвально. Видимо, господа, на завтра не стоит откладывать. Вдохновение неповторимо. А с могильщиками я договорился.

Одетта садится на столе. Бертильон, сдвинув маску на

затылок, как сварщик, подскакивает к кюре. Остальные

опасливо приподнимают свои забрала и устраиваются —

кто в кресле, кто на диване.

Бертильон. Святой отец, там дождь.

Кюре. (прочистив горло) Прекрасная примета, мсье, — в дорогу.

Одетта. Его голос!..

Бертильон (оглянувшись и показав Одетте жестом: ложись). Вдобавок поздно.

Кюре (саркастически). Кому?

Бертильон. И… даме надобно переодеться.

Кюре. Там не встречают по одежке, мсье. Хотя по уму — тоже, к сожалению, не выпроваживают.

Бертильон. Такая спешка, суматоха… Не успеешь даже как следует проститься…

Кюре. Прощайтесь. Я со своей прощался две недели. Уйдет, потом вернется…

Бертильон. Бедняжка!.. Должно быть, помутнение рассудка…

Кюре. Полнейшее — сбежать с театральным критиком. " Я решила полностью отдаться театру". А то я, бывший режиссер, не знаю!..

Одетта. Это он! Ах!.. (Валится навзничь.)

Кюре. Чего ей не хватало?

Бертильон. Так она не умерла?

Кюре. Послушайте, двадцать лет она донимала меня вопросом: ты меня любишь? Двадцать лет я ей честно отвечал: не знаю. Ушла. Ну объясните мне, какой смысл? Я ведь не знал с самого начала. Чего было тянуть?.. Кстати, с вашей-то что приключилось? Я слышал, химическое отравление…

Бертильон. Да, вроде того.

Кюре. Ее мощи, учтите, могут остаться нетленными. Хотите, погребем ее по афонскому обряду? Череп отдельно, кости отдельно. Это, правда, православие, но…

Бертильон. Нет!

Кюре. Ну нет так нет. А то б через три года вскрыли гробницу, отъяли череп… Вы могли бы хранить его дома, показывать гостям. Можно за деньги. Такой вернисаж…

Стук падающего тела — обморок Патрисии. Все

сбрасывают маски и начинают мельтешить вокруг

упавшей. Одетта продолжает украшать собою стол.

Бертильон и кюре, оставаясь неподвижны, наблюдают за

суетой. Патрисию кладут на диван. Катрин

оборачивается к парочке у окна.

Катрин. Жиль, там рядом с тобой графин…

Кюре. Удивительно похожа на вашу жену, мсье.

Бертильон (успев схватить графин). Это она и есть, святой отец.

Кюре. Кого же тогда мы хороним?

Бертильон. Еще парочка ваших анекдотов про афонский обряд, и придется хоронить всех скопом, в братской могиле.

Кюре. (подходит к столу, освобождает лицо Одетты от зловещей маски). Святая дева — это же Одетта! (Мягкими пощечинами пытается привести ее в чувство, она с трудом открывает глаза.) Ну наконец-то! (Задувает свечку в ее руках.)

Одетта. (слабым голосом.) Пьер… Пьер, почему ты сбежал?

Кюре. Жена, Одетта, — она заболела. Назвала какой-то страшный диагноз, чуть ли не лейкемия. Сказала, врачи рекомендуют свежий воздух, покой и море — короче, сплошной Жан-Жак.

Одетта. Руссо?

Кюре. Именно. Я начал молиться. Принял сан…

Одетта. Руссо - это название улицы, где я жила. Жила и ждала тебя.

Кюре. Да, да, я помню. Жестяная бригантина у входа в магазин, напротив, указывала своим плоским растралом на твои окна. А один из кактусов на твоем подоконнике напоминал фигуру Дон Кихота — без лошади, но с тазиком на голове, в латах и с призраком копья. Я помню, помню…

Позади говорящих приходит в себя и садится на диване

Патрисия. Слесарь поддерживает ее за плечи. Андре —

перед ней на корточках. Чуть правее Бертильон с

пафосом пожимает руку Катрин. Слева Франсуа беседует

с Мишелем. Картина, как пчелами, напичкана гулом.

Одетта. Ты теперь один?

Кюре. Нет, с тобой.

Одетта. А как же твой сан?

Кюре. А как же твой Мишель?

Одетта. Он меня сюда и притащил - играть его мать. Обещал: сутки позора, а дальше — сопорифические небеса юга, Неополитанский залив, пейзажи с Везувием… Пьер, забери меня отсюда. Хочешь, я приму постриг в твоей обители?

Кюре (с улыбкой). У меня нет обители.

Одетта. Ну хочешь, я исповедаюсь в грехах?

Кюре. У кого их нет.

Бертильон (громко). Господа, я намерен сделать заявление! (Гул стихает.) Я устал быть серийным вдовцом, мы с мадам Бертильон разводимся. Разумеется, все необходимые формальности, в том числе финансовые, будут соблюдены.

Катрин. Жиль, я всегда буду относиться к тебе как к старшему брату. И советоваться, да.

Бертильон. Весьма трогательно, Катрин.

Катрин. Начну прямо сейчас. Как ты думаешь, выходить мне за Андре?

Бертильон. Ну, если он не собирается вдоветь по первому зову сердца…

Андре (обнимая Катрин). Нет, мсье, никогда.

Бертильон. Не зарекайтесь, мсье. (Катрин.) Да, а твоя алхимия?..

Катрин. Отрекусь, сегодня же.

Бертильон. Ну что ж, мучайтесь, страстотерпцы.

Слесарь (Катрин.) В таком случае, мадам, мы с вами теперь в некотором смысле родня. Верно, Патрисия?

Патрисия. Да. Андре, мы с твоим отцом решили-таки пожениться. Ты не возражаешь?

Андре. Что ты, мама. Не всем же виснуть на твоей шее, кто-то должен ее и рисовать.

Кюре (обнимая за плечи приподнявшуюся Одетту). Господа, мы тоже уйдем отсюда вместе.

Одетта. Да, Мишель. Я ведь никогда от тебя не скрывала, что любила и люблю Пьера.

Мишель. Ладно, чего уж, переживем. (Подходя к Бертильону.) Мсье, как младший брат — старшему: возьмите меня садовником.

Бертильон. Порешаем, Мишель, порешаем…

Франсуа (от окна). Господа, дождь иссяк. На Кассиопею надвигается Большая Медведица. Орион подает сигналы бедствия рыбаку Сантьяго. Я наконец отправляюсь за индейкой.

Бертильон. Отлично, Франсуа. Заодно выбросьте к чертовой матери все эти маски.

Свет медленно гаснет. Слышится тихий женский плач.

Видно, как среди двух одиночных и трех парных

скульптур, темных и неподвижных, Франсуа собирает

"ложные лица". Когда он подходит к столу, где лежит

маска великанши-людоедки Дсоноквы, наваливается

полный беспросветный мрак. В этой кромешной тьме

раздается хлопок, напоминающий выстрел и поверх

него - долгий истошный вопль. С подмостков в зал

стекает запах серы…