На четвертые сутки после исчезновения

Бабуля. Ниночка, детка, ты видела, я… (Осекается, вдруг, увидев лицо Нины). Я… Спокойной всем ночи… (Робко, бочком скрывается в своей комнате).

Нина гасит люстру, но тут же включается настольная лампа.

Дед(кряхтя, усаживается). Дочка, я с тобой хочу поговорить.

Нина. Папа, час ночи…

Дед. Я не могу спать, дочка. Во мне все кипит. Время сейчас не играет роли. Иди сюда. Иди ко мне…

Нина Алексеевна приближается.

Надо подумать о будущем. Дочка, жизнь не стоит, надо жить дальше.

Нина. Как?

Дед. Чтобы было еще лучше. Человек так устроен: хуже он не хочет. Хочет, чтобы лучше. Ты должна лучше. Мне бы очень хотелось, чтобы я умер, а тебе было хорошо. А то мне там будет плохо. А я должен знать, что тебе хорошо.

Нина. Хорошо…

Дед. Есть один человек, дочка. Исключительно то, что нужно.

Возникает Бабуля.

Нина. Что нужно?..

Дед. Человек нужен. Тебе. Ты его не знаешь, сразу не говори: нет. Меня с ним познакомил Арсений Овсеевич.

Нина. Какой Арсений Овсеевич?..

Дед. Тоже очень хороший человек, ты его тоже не знаешь. Он занимается этими делами… Мусор возит, короче… В золоте купается… Бизнесмен! Двое, правда, детей, но я думаю — ничего… Ты тоже не девочка, дочь… Я ему твою фотографию показал, где ты после института. А, пускай, чтобы больше хотел. Когда захочешь — мы к нему пойдем. А, пойдем?

Нина. Ты специально за этим весь день…

Дед. Исключительно хороший человек!

Нина. Но, папа…

Дед. Исключительно тебе с ним будет хорошо!

Нина. Я же замужем…

Дед. Потом, как захочешь, он подождет… Он согласен. Только, недолго, сказал. Пока у тебя горе.

Нина. Ты меня слышишь?

Дед. Я слышу.

Нина. Не слышишь. Я говорю — ты… Я замужем, папа. Ты понимаешь, что я замужем, что у меня муж?

Дед. Дочка, это исключительно хороший человек!

Нина. Ты даже сейчас не хочешь меня пощадить. (Уходит).

И Бабуля, подобно видению, исчезает. И Дед, бормоча: «ох, дочка, дочка…» встает и, цепляясь руками за мебель, пробирается к двери в спальню, открывает и слабо зовет: «Нина… Нина..» Нина захлопывает дверь у его носа. Он отшатывается. В раздумье. Возвращается к дивану, медленно оседает. Гасит настольную лампу. Внезапно распахивается дверь, в полосе света — Бабуля.

Бабуля. Я все слышала… Ах, негодяи… вы все негодяи… Я не позволю… Люди негодяи… (Уходит в прихожую, слышно, она возится замками, наконец, все стихает).

Дед. Ох-ох… (Диван застонал). Нина… (Включил настольную лампу, попытался подняться — не вышло.) Нина… Нина… (Достал флакон с каплями).

Из прихожей доносится нечленораздельное бормотание. Появляется Манечкин.

Манечкин. А, дедушка… (Кому-то в коридор). Иди, заходи сюда. (Старику). Добрый вечер… Вы как бы, папаша, извините… Мы тут вошли сами, в общем..

Появляется Паршин. Дед принимает лекарство.

Это что у вас, папаша, двери по ночам нараспашку?

Дед, не мигая, разглядывает ночных гостей.

Мы товарищи как бы… (Паршину). Глухой, что ли, дед?

Паршин. Старый.

Манечкин. Старый — я вижу, что не молодой. Туда мы попали-то?

Паршин. Туда. Тесть.

Манечкин. А, вот и Евгений, узнаю… (Замечает большой портрет пропавшего на стене). Да, да, да, да… (Приближается к Деду и громко). Дедусь, мы с завода! Товарищи как бы! Слышь? Мы пришли, говорю, товарищи мы!.. (Тычет в портрет пальцем). Его мы, его!..

Дед, кряхтя, укладывается и отворачивается лицом к стене.

Чего это он? Совсем не слышит?

Появляется Нина Алексеевна. Тишина.

Паршин. Нина, здравствуй.

Манечки(Паршину). Нина Алексеевна? Жена?

Нина. Что случилось?

Манечкин. А-а, ничего… Мы только тут как бы… Я тут как бы орал… Извините, я думал дедуся глухой… Я Манечкин. Мирон Петрович. Товарищ, одним словом. Начальник, короче. (Паршину). Ты меня представь.

Паршин. Манечкин. Мирон Петрович.

Манечкин. Очень приятно. Сердечно рад. (Протягивает было руку, но тут же ее и опускает).

Нина(Паршину). Ты постарел.

Паршин молчит.

Манечкин. Вот, значит, вот… Вот, говорю, при каких обстоятельствах знакомимся. (Паршину.) Верно? (Оглядывает жилище.) Ничего живете… нормально… Эта дверь идет… Туда дверь, туда… что, на кухню? А санузел у вас как, совмещенный? (Ждет ответа.) Ну-ну, разделенный?..

Паршин. В квартирах этого типа, по-моему, раздельные.

Манечкин. Да? Интересно. А чем же тогда этот тип отличается от того типа, где я живу?

Паршин. Расположением, я думаю.

Манечкин. Расположением, верно… Подумай, как интересно… Вы извините, если вам кажется, что мы поздно. Но вот только, понимаете, от дел освободились. Геннадий говорит: куда, мол, за полночь, поздно уже. А я ему говорю: жена сейчас в такой позиции, что, наверное, плачет. Верно? Короче, надо утешить, говорю. Чтобы как у людей было. Да. Невзирая на ночь.

Нина Алексеевна молчит.

Мы сначала хотели всем цехом приехать. Но я потом передумал. Лучше будет, подумал, в гуманном как бы смысле, если мы по очереди станем семью навещать. Составим в цеху прямо график и так: сегодня один, завтра еще один, послезавтра еще кто найдется. Вы будете так почаще испытывать как бы нашу моральную поддержку. Вот так. Короче, Нина Алексеевна, одинокой себя чувствовать не будете. Не дадим. (Паршину.) Где конфеты?

Паршин. У меня.

Манечкин. Отдай, чего стоишь?

Паршин протягивает Нине коробку конфет — она не берет.

Дай сюда. (Отбирает у Паршина коробку, засовывает Нине под мышку).

Нина Алексеевна роняет коробку на пол. Паршин поднимает, кладет на стол.

Ничего… не стекло… конфетки не бьются…

Паршин. Нина, если тебе еще что-нибудь надо…

Манечкин. Да, насчет этого по-простому: если надо — мы можем. Конечно, в разумных пределах, но можем. Если надо, конечно.

Нина(тихо). Найдите мне мужа.

Манечкин. Мужа? Мужа мы ищем. Это мы найдем, это вы не беспокойтесь. Живого или, как говорится, мертвого. Пропасть не дадим. Вот вы верьте, Нина Алексеевна: я тоже переживаю. То есть, ночей — видите — не сплю. Или сплю, но понимаю, что сплю и одновременно переживаю, что у меня человек там пропал. Геннадий тоже вот… Верно, Геннадий?

Паршин. Да.

Манечкин. Все страдают. Все ничего понять не могут и поэтому как бы…

Нина. Вы его погубили.

Манечкин. Кого?..

Нина. Он.

Манечкин. Нина Алексеевна, минуточку, вы неправы…

Нина. За что? Почему?

Манечкин. Вы мне позвольте, Нина Алексеевна…