Неожиданное возвращение

Бото Штраус

Вступление Владимира Колязина

Бото Штрауса, казалось бы, не следует представлять нашей читающей публике — в 2001 году в издательстве «ГИТИС» вышел том с пятью его пьесами, москвичи видели на гастролях бесспорно удачную и запоминающуюся постановку новосибирского «Красного факела» по пьесе «Время и комната». Но знакомство, к сожалению, не продолжилось.

За четыре десятилетия работы Штрауса в театре, литературе и эссеистике критикой предложена добрая дюжина эффектных определений и ярлыков, в каждом из которых есть попытка приближения к сути: «анатом доброй старой Федеративной Республики», «летописец нашего безвременья», «идеальный современный бульварный драматург с высочайшим вкусом», «поэт постмодернистской комедии дель арте», наконец, «певец заката», «любимое дитя немецких культурпессимистов». И все же чаще всего критики называют его «аутсайдером и циником», «алхимиком слова», «трудным», «наиболее спорным», «дискуссионным» автором, что в критериях современного немецкого театроведения — высший класс.

Славу крупнейшего немецкого драматурга Штраусу обеспечили постановки Петера Штайна, Люка Бонди, Клауса Пайманна, Томаса Лангхоффа, Вильфрида Минкса, Патриса Шеро, Ингмара Бергмана. Ему одинаково удаются и мужские, и женские персонажи. Историки театра давно уже в один голос утверждают, что в своих пьесах «драматург воссоздал историю немецкого послевоенного общества, изобрел новый метафорический язык и утвердил критерии нового, постмодернистского стиля». Да если бы он остался только лишь завлитом Петера Штайна в «старом» Шаубюне на Халлешен Уфер, куда он пришел молодым человеком, известным критиком журнала «Театр сегодня», его имя уже вошло бы в историю театра. Почти все крупные работы Штайна сделаны при таком активном участии Штрауса, что его с полным правом можно было называть соавтором постановок. Штайн ревниво отнесся к драматургическим опусам завлита, словно бы предчувствуя скорый уход того в драматургию. Но, поставив вскоре «Такую большую и такую маленькую» (1978) с блистательной Эдит Клевер в главной роли, обеспечил ему череду драматургических триумфов — «Трилогия свидания» (1977), «Парк» (1984), «Время и комната» (1989), «Финальный хор» (1991)…

Штраус известен своим экстравагантным поведением. Беспримерны его нелюбовь к публичности, театральным и телевизионным «тусовкам», отказ от премий, статьи, иногда шокирующие критикой современного общества. И новое эссе Штрауса «Огни ворот» (2013), в котором констатируется приход эпохи глупости и нового человека массы — «идиота», немецкое общество отвергло как оскорбительно элитарное и мизантропическое. Последние годы писатель и вовсе уединился в тихонькой деревушке в Уккермарке, на границе с Польшей. Интервью он принципиально не дает, на премьерах не появляется (а если и появляется, то инкогнито). Одним словом, его присутствие в интеллектуальной жизни Германии заключается исключительно в спорах вокруг его произведений — пьес, романов и эссе.

Как и вся проникнутая «избыточным» интеллектуализмом немецкая драма, пьесы Штрауса трудно усваиваются русским театром. Лишь одна постановка состоялась в «Красном факеле» (1995 г., реж. Олег Рыбкин) — к счастью, очень удачная, выдержанная в стилистике Штрауса. Руководитель одного известного московского театра, прочитав представляемую ныне пьесу, прислал переводчику письмо следующего содержания: «Извините, но я в жизни ничего более глупого не читал».

Согласится ли с этим вердиктом наш читатель?

Неожиданное возвращение

Пьеса

1

^{Смотровая площадка на середине горного склона. Мужчина, сидя на скамье, смотрит в бинокль на долину. Другой мужчина в одежде, не вполне пригодной для продолжительных пеших походов, поднимается на площадку.}

Другой мужчина. Простите, вон та дорога, что без указателя, тоже ведет к Рюдерсбергу? Может, она покороче?

Мужчина. Идите спокойно этой дорогой. Она удобная и вряд ли намного длиннее. Минут через двадцать доберетесь до хижины. Видите (протягивает ему бинокль), там внизу шале с камнями на крыше? Выше озера, с мощеным двориком?

Другой мужчина. Да. Теперь вижу. Вы там живете?

Мужчина. Мы по-прежнему живем на Штутгартской площади. Помните? Здесь мы только снимаем летний домик. Видите внизу женщину, она как раз развешивает на веревке чистое белье?

Другой мужчина. Да.

Мужчина. Вы ее не узнаете?

Другой мужчина. Нет.

Мужчина. Когда-то она сделала из-за вас аборт.

^{Другой мужчина опускает бинокль.}

Я вас очень хорошо знаю. Сразу же узнал. Когда-то вы были моим кошмаром. Помните мою жену? Ингрид? Это она там, внизу.

Другой мужчина. Ингрид? Помогите. Дайте подсказку.

Мужчина. Когда-то вы были моим кошмаром. Но и я, я тоже когда-то был для вас величайшей угрозой. Я тогда хотел вас убить. Ну, помните Ингрид? Вы правда забыли ее?

Другой мужчина. Нет. Кажется, я понимаю, о ком речь. Была у меня короткая интрижка с одной женщиной… которая вообще-то, несмотря ни на что, была вполне счастлива в браке.

Мужчина. Вот именно. Со мной. Она была моей женой. И по сей день ею осталась. Ингрид Таммер.

Другой мужчина. Ингрид Таммер.

Мужчина. Ради вас она опять взяла девичью фамилию. Я тогда два года исполнял обязанности управляющего государственными музеями. А вы как раз открыли свою первую галерею на Райхсштрассе. Галерею «Полдень».

Другой мужчина. Действительно очень давняя история. Лет двадцать прошло, а может, и больше. То, о чем вы рассказываете, словно из другой жизни. Я успел отойти от торговли искусством. Сомневаться стал, на что лучше ставить. Доверие потерял к новейшим художникам. (Пауза). Тогда вы, значит, господин Кушке или Каушке.

Мужчина. Штефан Каунч. Полагаю, в разговорах с вами она переиначивала мою фамилию до неузнаваемости, до смешного. Наверняка никогда не говорила «Мой муж». А что-то вроде «О, этот господин Куш!» Или: «Ах, этот господин Кнауш, он же не станет нам мешать!»

Другой мужчина. Мне это запомнилось совсем по-другому. Для меня это звучало даже чересчур нежно, я всякий раз ревновал, когда она говорила: «Ах, если бы мой дорогой Каунч это знал!.. Из-за меня он переносит столько лишений! Как было бы хорошо, если бы он сидел сейчас за нашим столом. По крайней мере, хоть раз бы досыта наелся вместе с нами». У этой женщины был добрый и чуткий характер.

Мужчина. Досыта наелся, видите ли. А я и не голодал. И ни в чем не нуждался. Но пировать так, как вы с ней, постоянно кутить напропалую, было у нас не в обычае. Я ведь служил всего лишь управленцем.

^{Молодая женщина (Его подруга) поднимается из долины на смотровую площадку и ставит перед Мужчиной корзину для пикника. Здоровается и открывает корзину.}

Его подруга. Доброе утро. Я принесла закусить. Сегодня опять жди жары. На обед будет только гаспачо и салаты. Согласен?

Мужчина. Конечно, согласен. Спасибо, мой ангел. Очень мило с твоей стороны.

^{Она уходит вниз к шале}.

Другой мужчина. Это она… Господи! Ведь это была Ингрид Таммер?