Школа адвокатуры

Гримасы лица очень близко подходят к телесному кривлянью, и нельзя не скорбеть о том, что они еще не вывелись в наше утонченно-воспитанное время. Некоторые адвокаты обращаются к присяжным с таким искаженным лицом, как будто принятая ими на себя тяжелая задача причиняет им физическую боль. Другие стараются изобразить на своем лице величайшее презрение, гнев или насмешку. Но не всякому дано выражать свои чувства одним взглядом. Выражение лица есть отражение чувств человека; он не властен придать себе естественное выражение, если оно не явилось естественным путем, так же, как нельзя придать живую улыбку лицу резиновой куклы. Только ценой долгого упражнения и вдумчивой работы достается ваятелю слабая передача наших чувств в мраморе. Ясно, что мы не обладаем умением в каждую данную минуту приводить в движение те именно мускулы, которые нужны, чтобы изобразить на своем лице известное выражение. Всякие попытки к этому не только смешны, но просто бессмысленны. Я видел однажды, как адвокат сделал негодующее лицо, а у присяжных рот расплылся в улыбку до самых ушей. Он хотел играть, не будучи актером, и не сумел. Он, если можно так выразиться, дернул не за те мускулы и неожиданно для себя оказался шутом.

Случается часто, что бранят фотографа за отсутствие сходства, тогда как вина лежит на том, кого он снимал и который хотел выйти ученым, интересным, грозным, вообще не тем, что он есть. Неужели вы думаете, что можно просунуть голову в дыру полотна картины и быть собственным портретом? Я думаю — нельзя. Люди по большей части столь плохие актеры, что не умеют подражать даже самим себе, когда хотят этого. Я видал другого адвоката, опускавшего голову и склонявшегося в сторону присяжных тем движением, которое, вероятно, внушило Диккенсу обозначение «присяжного изгиба», а потом выворачивал глаза кверху, чтобы наблюдать за произведенным эффектом; все это должно было обозначать пафос. Но это не вышло: остался дрянной актер перед насмешливыми зрителями. Игра, заметная для окружающих, плохая игра. Заметная игра на суде, пожалуй, хуже всякой другой плохой игры. Как только у присяжных явится подозрение, что их хотят провести, все их доверие пропадет и они не станут слушать самых убедительных ваших соображений; самое здравое и правдоподобное из ваших рассуждений будет казаться им лишь самым лживым.

Если вы говорите с убеждением,— а так должен говорить адвокат в каждом деле,— на чертах вашего лица безо всякого усилия с вашей стороны отразятся все те чувства, для передачи коих они призваны самой природой. И вы можете быть уверены, что, если не будете заниматься искусственной мимикой, вы никогда не дернете не за тот мускул.

Не менее важно предупредить начинающего адвоката от очень распространенной и заманчивой ошибки — от подражания. У всякого истинного адвоката есть своя манера, своя индивидуальность, которые потеряли бы всю свою привлекательность от попытки слить их с чужой личностью. Подражать манере законченного мастера все равно, что одеть на человека низкого роста кафтан высокого человека. Как бы ни был он хорошо сшит на последнего, он будет казаться шутовским нарядом на первом. Манера человека есть в такой же мере прирожденное его свойство, как и умственные способности. Не следует также упускать из виду, что подражатели в большинстве случаев усваивают себе недостатки, а не достоинства тех, кому подражают. Аффектация в речи, неестественные манеры — вот что большей частью привлекает внимание подражателя. Помимо этого, всякое подражание плохо само по себе. Оно обыкновенно представляет из себя нечто грубое и бывает не многим лучше балаганного изображения оригинала. Как бы искусно оно ни было, всегда бывает видно, что заимствованные черты — чужие, а не собственные.

Из этого, конечно, не следует, что не должно тщательно изучать образцовых адвокатов; надо остерегаться рабской копировки, а не старательного подражания изяществу и превосходству лучших. Спокойное, ровное обращение, непринужденная любезность и предупредительность, умеренное красноречие, порядок и построение речей, умелые и тонкие приемы допроса свидетелей, независимость и смелость — все это заслуживает самого внимательного изучения. Подражайте этому, если можете. Но, где только м метите что-либо преувеличенное в приемах адвоката, хотя бы оно и казалось в высшей степени привлекательным у того, кому свойственны такие приемы, ни на минуту не поддавайтесь искушению подражать им. Подражатель есть уже в силу вещей человек второго или третьего юрта, а большей частью и того хуже. В лучшем случае он играет незавидную роль, и самое искусное подражание может быть поставлено ему лишь в самую незначительную заслугу.

Во вступительной речи сдержанность сильнее преувеличения. Последнее есть слабость. При самом надежном положении обвинителя в процессе вступительная речь не может заключать в себе доказательств. Ваша задача — изложить существо (несколько больше, чем простой набросок) того, что вы собираетесь доказать. Это надо сделать так, чтобы, когда затем улики, являющиеся на судебном следствии обыкновенно в отрывочных и часто далеко разбросанных частях, будут одна за другой представляться присяжным, последние могли видеть связь каждой из них со всеми предыдущими, а затем и со всем судебным материалом и оценить их значение. Ниже я укажу пример, который представляется мне лучшим образцом вступительной речи нашего времени; я не думаю даже, чтобы можно было превзойти его. Но никогда не упускайте существенных положений во вступительной речи, потому что каждое из них в большинстве случаев будет принято присяжными в той форме, в какой вы хотите внушить им его, и они будут смотреть на него почти как на доказательство, прежде даже, чем оно будет подтверждено уликами. Когда явятся и последние, они часто найдут подкрепление в том, что было сказано раньше. Хотя самые факты не изменятся и не станут крупнее, впечатление от них в представлении присяжных будет сильнее.

Предположим, что у вас есть известное число свидетелей, могущих удостоверить ряд отдельных фактов, на первый взгляд не имеющих между собой связи, но имеющих тем не менее прямое или косвенное отношение к основному предмету спора. Эти свидетели представляют многочисленные эпизоды, происходившие в разное время в различных местах, но тяготеющие к одному общему центру, подтверждающие и дополняющие друг друга, подготовляя главное событие всего дела и неизбежно ведя к нему. Очевидно, что при таких условиях, если вы хотите, чтобы ваша вступительная речь представляла ясный рассказ, вы должны представить каждый отдельный ряд фактов в законченном виде, начав в большинстве случаев с более ранних по времени. Они должны стать наглядными и понятными для присяжных только как факты; не следует указывать на их отношение к главному вопросу дела, пока другие разветвления предмета не станут столь же понятны для присяжных. Если это будет сделано слишком рано, эффект пропадет; будет нарушена последовательность рассказа, и присяжные утратят ясное представление о фактах; надо изложить первый ряд фактов и затем оставить их готовыми, чтобы в нужное время вставить их в соответствующее место. Второй ряд, за ним третий и все другие будут следовать в надлежащем порядке, пока наконец весь ваш материал не будет приготовлен к тому, чтобы возвести его в задуманное вами построение.

Присяжные, у которых перед глазами таким образом прошли отдельные части вашего рассказа, будут без труда различать положение каждой из них в общем изложении, равно как и взаимные их отношения.

Едва ли нужно говорить, что, если вы слишком удлините какой-нибудь отдел по сравнению с остальными, он займет слишком много места в речи и нарушит ее общую симметрию. Не следует также украшать вступление излишним красноречием, подобно тому как убирают цветными лентами быка, которого ведут на убой; не должно и засорять его предубеждениями, которые одинаково вредны как в надежном, так и в слабом деле. Адвокат не должен внушать слушателям предубеждения; напротив, должен предостерегать их от таких попыток. Старайтесь только изложить ваше вступление правдиво и естественно. Если не будет этого, вступление не достигнет цели; если будет больше этого, не достигнут цели доказательства.