Судебные речи известных русских юристов

   Вторым позорящим обстоятельством, весьма мрачно очерченным, представляются векселя Логинова и несчастный старик, его отец, которого эксплуатируют. Я знаю, как это делается в банкротствах. Приходят друзья несостоятельного, на них составляются векселя для участия в общих собраниях конкурса, и вопрос о свойстве банкротства решается в пользу несостоятельного. В конкурсе ничего нет и получить нечего. Я так и понимал участие Артемовской, Зыбиной и Митропольской. Оказывается, что Артемовская скупила векселя по совету Хаймовича, который указывал на эту покупку, как на выгодную аферу. Куда девались деньги -- неизвестно; когда пришел Кейкуатов, то векселя были взяты назад. Зы бина объяснила, что у них в Сибири нередко пишутся доверенности на имя жен при открытии или арендовании прииска. Официальное участие женщины в делах действительно нередко встречается в таком смысле. Муж наживает дом не совсем чистым образом и записывает его на имя жены. Смысл всей этой истории с векселями Логинова -- смешная, неудачная афера, доверчивость к дурному совету, неразборчивость к окружающей сфере. Я не вижу ничего тут мрачного, а главное не вижу, какое отношение имеет эта история к настоящему делу, к подлогу в векселях Пастухова.

   Третье позорящее обстоятельство... Но я должен обойти его молчанием. Явился из-под земли свидетель и в землю уже ушел, не показав ничего. Председатель просил вас о нем забыть (показание свидетеля Путилина в заседании 20 октября), и я надеюсь, что вы о нем забудете.

   Затем я перехожу к юридической стороне дела.

   Прокурор говорит, что подписи на векселях не сходны с подлинными подписями Пастухова, следовательно, векселя подложны. Как юрист, я должен сказать, что это "следовательно" несколько преждевременно. Несходство подписей представляется основанием к сомнению, поводом к подозрению; но обвинению предстоит еще доказать: во-первых, что подписи на векселях не представляют собой видоизмененного почерка того лица, от имени которого они значатся; во-вторых, что если руку приложил к документу человек посторонний, то без ведома того лица, от имени которого документ значится. Несходство подписей несомненно, но это представляется доказательством того лишь, что документ негоден. Я не знаю, по крайней мере, какой гражданский суд решился бы присудить взыскание по такому документу. Лицо, которое дает в долг деньги и обеспечивает себя документом, должно уже само позаботиться о том, чтобы документ был крепок. Оно может требовать подписи перед нотариусом; иначе, пожалуй, будут представлять ко взысканию документы и вовсе без подписи. А потому я решительно не понимаю, для чего нужна была такая, по мнению прокурора, особенная энергия в настоящем деле со стороны прокурорского надзора, следователя и судебной палаты. Таким образом, указание прокурора на несходство подписей не освобождает еще его от ближайших доказательств подлога. До какой степени несходство подписей не представляет еще собой доказательств подлога, вы видите из того, что все следствие направлено главным образом на разрешение вопроса о том: мог ли Пастухов выдать намеренно такие негодные векселя. Прежде чем приступить к анализу этого вопроса, я по поводу несходства подписей и экспертизы должен сделать оговорку. Меня заподозрил прекурор в намерении бросить тень на братьев Пастухова, когда я просил о сличении заподозренных подписей с их подписями. Бросать, такую тень было бы подло и глупо; я убежден, что в безукоризненной честности братьев Пастуховых никто не сомневается. Но сличение это представлялось важным по разрешению вопроса о том, какой оригинал мог иметь в виду подделыватель, а также по вопросу вообще о значении, которое можно придавать экспертизе. Мог ли Пастухов выдать намеренно документ с негодной подписью? Я вправе спросить, могла ли Артемовская сделать такой безрассудный подлог? Прокурор полагает, что она в совершенстве знает вексельное право, а между тем она делает подлог, который изобличает, что подделыватель не имел даже никогда в виду оригинала. Доказательства подлога, сколько мне известно, имеют два направления. Подлог обнаруживает, во-первых, злонамеренность, обдуманность образа действий, во-вторых, распознается в способе предъявлений документа ко взысканию. Злонамеренность образа действия едва ли может быть доказана. Мало того, что текст одного векселя, как я уже обращал на то ваше внимание, безграмотен: в нем написано "от сего четырнадцатого августа"; в нем допущена ошибка в фамилии того лица, которому документ выдан: вместо "Артемовской" в нем написано "Артимовской". Я не допускаю, чтобы лицо, составляющее в своих интересах подлог, не позаботилось о правильном обозначении своей фамилии. Наконец, что это за сообщество без головы, которое делает подлог, не видев никогда оригинала. В отношении способа предъявления обыкновенно так бывает, что по действительным документам должник укрывается от кредитора, а по подложным -- кредитор от должника, выжидая случай, когда удобнее предъявить документ из-за угла. Обратите внимание на то, как предъявила Артемовская векселя братьям Пастухова. Я не буду ссылаться на ряд свидетелей со стороны защиты, которые удостоверяют, что Артемовская еще при жизни Пастухова говорила о своих долговых претензиях к нему, -- все свидетели со стороны защиты заподозрены во лжи! Свидетель обвинения, Полевой, показал, что и до него доходили слухи о долговых претензиях Артемовской при жизни Пастухова, что он, Полевой, старался всевозможным образом распространить слух о вымышленности этих претензий. Он передавал об этом даже самому Пастухову, который уверил его, что никаких долговых претензий не существует, что никаких долговых документов Артемовской не выдавал. Если вы примете притом во внимание, что это было тогда уже, когда Пастухов, по отзыву его близких, отшатнулся от Артемовской, как от женщины с дурной репутацией, что Пастухов, судя по отзывам Полевого, относился к ней крайне подозрительно, боялся даже оставлять у нее следы своего почерка, то не покажется ли вам странным равнодушие, с которым Пастухов отнесся к распространившимся слухам. Он не принял никаких мер к опровержению этих: слухов, хотя мог бы опубликовать в газетах, что распространяемые слухи ложны, что документов он не выдавал, чем мог бы предупредить опасность от дисконта каких-либо фальшивых векселей. С другой стороны, если принять в соображение показания Полевого, то подложные векселя составлены были еще при Жизни Пастухова, что, тем не менее, представляется невероятным. Юридических доказательств в подтверждение того, что Пастухов- не мог выдать негодных векселей Артемовской, прокурором не предъявлено. Я глубоко верю свидетелям, которые удостоверяют, что Пастухов был человек безукоризненной честности; но на удостоверен ние их о том, что он не мог дать негодных векселей, я должен смотреть, как на предположение. Судя о человеке по его нормальному состоянию, мы можем относительно ручаться за свойство его образа действий в том или другом случае; но это ручательство теряет даже относительное значение, когда речь идет о человеке при ненормальном его состоянии. Обвинение путается в предположениях о действительных причинах того пригнетенного состояния, в котором находился Пастухов со времени разрыва отношений с Артемовской. Из речи прокурора весьма трудно объяснить, отчего Пастухов сошел в могилу: от позорного ли проигрыша в "дурачки", от несчастной любви или же от болезни, о которой свидетельствовал доктор Чечот. Развитие болезни Пастухова не могло быть с точностью исследовано. Вопрос о том, к какому времени следует отнести зарождение опухоли в мозгу, мог бы быть разрешен, по мнению доктора Чечота, только путем анатомического исследования, которого не было сделано. Психическое пригнетение от влияния мозговой опухоли проявлялось скачками и находилось" в зависимости от неправильности в кровообращении, как указал* Доктор Чечот. Если в половине ноября 1876 года болезнь уже развилась, то мы не можем с достоверностью сказать, чтобы она не проявлялась в августе 1876 года, когда выданы были векселя. А между тем к тому же времени, по показанию лиц, близких к Пастухову, он находился в состоянии задумчивости, меланхолии, раздражения, -- вообще в состоянии нравственного пригнетения. Из показаний же Елизаветы Пастуховой мы видели, что он не мог слышать спокойно имени Артемовской. Вместе с тем, относясь с полнейшим доверием к братьям Пастухова, я не могу не отметить раздражительности и преувеличения в их обвинительных показаниях, что, надеюсь, достаточно обнаружено при перекрестных допросах.