Как стать полиглотом

Но почему мы говорим только о гуманитарных занятиях? Навыки полиглота могут быть полезны в любом без исключения деле. Передо мной вырезка из «Ленинградской правды». На фотографии девушка с короткой стрижкой, в больших модных очках. Вокруг – водоворот людей, приезжающие и отъезжающие группы туристов, а у нее разложены на прилавке киоска газеты и журналы, марки и открытки, как обычно в почтовом отделении.

После окончания ПТУ-87 Татьяна Ковалева пришла работать в киоск гостиницы «Прибалтийская». Одно из необходимых тут умений – помочь гостю нашего города купить нужный набор открыток или конверт. Одним словом, довольно специфическое общение. А русским языком многие не владеют. Все началось с немецкого – пришлось освежить в памяти оставшиеся со школы знания. Когда язык «пошел», Татьяна записалась на курсы французского. Трудностей в работе убавилось. Английский, близкий к обоим этим языкам, освоила уже самостоятельно – по разговорникам и пластинкам. А дальше на успех работали те два фактора, о которых мы с вами подробно говорили. Во-первых, барьер, после того как 1–2 языка пробили в нем брешь, стал много ниже. Во-вторых, после естественного освоения 2–3 мировых языков следующие нужно было выбрать очень продуманно.

В самом деле, представим себя на месте Татьяны. Помните нашу диаграмму? Прежде всего она взялась за широко распространенные языки с большим числом говорящих на них. А дальше все определялось составом тех групп туристов, с которыми приходится работать чаще всего. Для Ленинграда это, конечно, скандинавские соседи: с одной стороны, близкие друг другу шведский, датский, норвежский языки, с другой – финский. Далее – языки ближайших братских стран; чешский, польский, понятные русскому без особых усилий, и требующий их венгерский. Вот Татьяна и выучила прежде всего языки-ключи – шведский, финский, венгерский. Разве для этого нужны какие-то особые таланты? Покупателей много, тут особо не разговоришься, главное – основные слова вежливости, гостеприимства, сотня-другая профессиональных терминов, больше в общем-то и не надо.

Кстати, это – очень важное понятие, не хотелось бы, чтобы оно проскользнуло мимо вашего внимания. Речь идет о частотности слов. В каждой ситуации есть слова, которые встретятся почти наверняка, а есть и такие, которых точно не будет. Вероятно, самые частые – «здравствуйте», «спасибо», «да». Вспомните хотя бы, на скольких языках вы можете попрощаться: «Гуд бай, ауфвидерзеен, чао…» – в том-то и дело. Именно на этом в немалой степени основываются легенды о полиглотах. Ведь если точно знать наиболее часто употребляемые слова – а их всего 2–3 сотни, – то объясниться можно всегда. Кстати, и диаграмма М. Пеи построена на перечислении тех ситуаций, в которых язык понадобится в первую очередь, а это та же самая частотность. «Работает виртуозно», – говорят о Т. Ковалевой на почте, и мы тоже кое-чему от нее научились.

Крепкая традиция изучения языков сформировалась и в наших науке и технике. Крепкая и очень давняя, поскольку у истоков стоял человек, сделавший для научно-технического развития России не меньше, чем Пушкин для словесности. Речь идет о М.В. Ломоносове. С каким опозданием пробился он к знаниям, какие препятствия преодолел, помнят все. Но вот что бы хотелось здесь отметить – в его родной среде поморов знание литературных иностранных языков отнюдь не было предметом гордости и с детства не прививалось. А как Михайло Васильевич учил языки?

Латынь открылась ему за несколько месяцев. Через полтора года после начала учебы он владел ею как разговорным языком. Дальше последовали немецкий и итальянский, английский и французский, польский и греческий… А что касается каких-то особых секретов, то их было немного. В основном трудился один: оставался, так сказать, принципиальным самоучкой. Твердо стоял на том, что язык нужно постоянно оттачивать на самых разных занятиях. Такое переключение дает и отдых голове, и расширяет кругозор. «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики», – любил говаривать Ломоносов. Отдых для него – ни в коем случае не бездействие, но только смена труда. И тут нам, пожалуй, не удержаться от соблазна дать слово самому Михайле Васильевичу, отвечавшему изящному вельможе И. Шувалову на вопрос, когда же он отдыхает: «Всяк человек требует себе от трудов успокоения: для того, оставив настоящее дело, ищет себе с гостьми, или с домашними препровождения времени, картами, шашками и другими забавами, а иногда и табачным дымом, от чего я давно отказался, затем что не нашел в них ничего, кроме скуки».

Однажды, когда в молодежной аудитории автору довелось привести в пример Ломоносова как образец отношения к языкам, слушатели возразили: мол, раньше все было другое, языковая культура была выше. Достаточно вспомнить людей, окончивших старую гимназию. Нет, с этим согласиться трудно. Возьмем хотя бы близкую ученому по времени и духу Е.Р. Дашкову. Екатерина Романовна, первая в мире женщина – президент Академии наук, по таланту ровня Ломоносову, но в отличие от него получила раннее образование. Однако вот что она пишет: «Мое воспитание, в свое время признанное за самое лучшее, ограничивалось немецким, французским и итальянским языками, историей, географией, арифметикой, катехизисом, рисованием и танцами». Да, Екатерина Романовна скромна, но при всей скромности писать стихи на латыни для нее было затруднительно. А разве только стихи писал Ломоносов? Химики, астрономы, геологи лишь в наши дни проникают в глубину его мыслей и прозрений. Выходит, колоссальная занятость не мешала занятиям языками. А может быть, они-то и давали отдых?

Проверим эту догадку на примере замечательного астронома Н. Коперника. По масштабам переворот в наших представлениях о Вселенной, совершенный им, требовал сил не одного человека, а целого института! И он тратит свое – буквально золотое – время, чтобы переводить с греческого на латинский сочинение Феофилакта Симокатты под названием… Нет, вы только вчитайтесь в него: «Нравственные, сельские и любовные письма». Что это, чудачество? Но если бы один Коперник…

Вы видели когда-нибудь толстенные тома сочинений Гегеля, так мощно продвинувшего учение о диалектике? Тоже был довольно занятой человек. Знакомый с Гегелем романтический поэт К. Брентано однажды застал его за весьма своеобразным занятием – «он читал героический эпос и Нибелунгов и, чтобы насладиться ими, переводил их себе на греческий!»

Приведя эти и другие похожие примеры, автор уже думал, что убедил аудиторию. Но не тут-то было. С места поднялся вдумчивый слушатель и заметил, что все сказанное доказывает только одно. А именно, что люди, живущие в постоянной горячке творчества, в колоссальном поисковом напряжении, для компенсации нуждаются в какой-либо вялой, монотонной, бесцветной механической работе. Просто в данном случае им подвернулись языки, а в принципе подошло бы и вязание.

Не могу не согласиться с таким мнением. Кстати, ученые упорно твердят, что ресурсы мозга неисчерпаемы и для их полного использования необходимо все время менять виды деятельности. И все-таки дело обстоит не так просто. Помнится, сразу каких-то весомых возражений автору в голову не пришло. Но уже по дороге домой в памяти всплыли, на мой взгляд, доказательные примеры. Речь пойдет о шахматистах, только не экстра-класса, а просто неплохих. Нагрузка на память у них очень большая, все время в голове идет механический перебор вариантов, просчет ходов. Но особые взлеты здесь нечасты.

Вот, к примеру, Н. Шорт, английский международный мастер с 1980 года. Он рано начал играть в шахматы, много занимается теорией, и тем не менее в родной болтонской школе ему пришлось даже повоевать за право учить греческий. (Такой факультатив вообще-то возможен, но других охотников на него не нашлось.) Немногим старше Шорта – 1948 года рождения – немецкий шахматист Р. Хюбнер. Четырежды сражался Роберт за шахматную корону, что не помешало ему освоить греческий и латынь. Причем так капитально, что для углубления языковых знаний ему была выделена стипендия на поездку по ряду стран. Дело происходило в 1980 году, пора было снова претендовать на титул чемпиона – и Роберт… отказался. Вы думаете, он отдался шахматам? Представьте себе удивление его секунданта, гроссмейстера Х. Хехта, когда Хюбнер подошел к нему с тетрадкой и попросил проверить, хорошо ли он выучил финские и венгерские слова.