Русская драматургия ХХ века: хрестоматия

Ольга Николаевна, вся в черном, бледная, читает у окна «Московский листок». За перегородкой горничная Аннушка убирает постель.

[Появление Евдокии Антоновны. Сообщает Ольге Николаевне, что нашла для нее «вполне достойного человека», у которого самые серьезные намерения в отношении нее: сто рублей в месяц и подарки.]

Ольга Николаевна. А тот негодяй жаловался, что семьдесят пять рублей дорого.

Евдокия Антоновна. Скотина! Вот видишь, Олечка, а ты (напевает) упрекаешь меня.

Ольга Николаевна. Хорошо, мамаша. Но только имейте в виду, что уж кроме этого я никого не хочу. Я не желаю быть потаскушкою!

Евдокия Антоновна. Как ты можешь думать это, Оля? Если обстоятельства нас заставили, то ведь нельзя же думать, что это будет вечно!

Ольга Николаевна. Я не желаю быть потаскушкою!

Евдокия Антоновна. Как ты выражаешься, Оля! Да, вот что я хотела тебе сказать; тут этот студент, Глуховцев. ты не будь с ним жестока, Оля. Бедный мальчик без семьи, мне так жаль, что я тогда так сильно погорячилась.

Ольга Николаевна (кричит). Не смейте говорить про него! Я прошу вас, чтобы вы никогда о нем не говорили! Это бесчестно!

[К Ольге Николаевне приглашают Глуховцева. Объяснение Ольги и Глуховцева.]

Ольга Николаевна (плачет). И ты… и ты презираешь меня, Господи. И никто. и ни одна душа на свете. не видит, что ведь я же девочка. мне еще восемнадцати лет нету. кто же пожалеет меня? Господи! Кому я нужна? Взять бы мне уксусной… эссенции. да и от. равиться.

Глуховцев. Ольга Николаевна! Оля!

Ольга Николаевна (плачет). <…> Разве я виновата, что меня сделали такою? Тогда, на Воробьевых горах, все смеются, все такие хорошие, а я одна, как п-п-потерянная, с-стыдно в глаза смотреть! Кто же меня пожалеет? Господи!

Глуховцев. Мне жаль тебя, мне очень, очень жаль тебя. Но вы подумайте, что же мне делать? Ведь вы же сами захотели, вы сами ушли.

Ольга Николаевна. Она меня увела.

Глуховцев (гневно). Как же вы позволили?

Ольга Николаевна. Я… я… боялась.

Глуховцев. Вот, вот, вот, боялась! Вот он, этот страх, который делает вас рабою, игрушкою. потерянной женщиною. Вот, вот!..

Ольга Николаевна. Да разве мне хорошо, Коля? Ну да, я боюсь, у меня нет храбрости, как у других, но ведь я же такая молоденькая! Дай мне пожить, не отталкивай меня, и я, может быть, тоже стану храбрая, не буду бояться, сделаюсь честной. Не отталкивай меня, Колечка!

Глуховцев. Почему ты мне тогда, раньше не сказала, что ты на содержании?

Ольга Николаевна. Я… я забыла об этом. Мне так хорошо было с тобою. Я так любила тебя, что я совсем забыла, какая я, все, все позабыла.

Глуховцев. Азавтра же снова придет какой-нибудь покупатель, и вы снова.

Ольга Николаевна (горячо). Нет, Коля, клянусь тебе. Я буду работать. Дай мне только оправиться немного, не отталкивай, пожалей меня!

[Возвращение Евдокии Антоновны. Ольга Николаевна просит Глуховцева уйти. Глуховцев быстро уходит, не дав Ольге проводить себя. Визит господина фон-Ранкена.]

Та же комната. Вечер. Никого нет. Растворяется дверь, и из освещенного коридора входит нагруженная покупками Евдокия Антоновна. Как-то растрепана вся; плохо причесана, иссера-седые волосы лезут из-под шляпы, запыхалась и тяжело дышит. За нею следом входит молоденький офицер, невысокий, очень полный, слегка пьян; также нагружен покупками.

[Подпоручик Григорий Иванович Миронов сетует на то, что Ольга Николаевна сбежала от них. Григорий Иванович приглашает Глуховцева и Онуфрия. Евдокия Антоновна приводит Ольгу. Драка. Ольга Николаевна с матерью уходят в комнату Глуховцева.]

Онуфрий. Эх, Гриша, все мы люди, все мы человеки, да и собаку-то убивать надо подумавши. Поверь мне, оба вы, и ты и он, прекрасные люди; а просто так: роковая судьба и жестокое сцепление обстоятельств. (Тихо.) Ты знаешь, ведь он эту девчонку любит.

Григорий Иванович. Вот дурак! Отчего ж он раньше мне об этом не сказал? Очень мне нужна его Оленька. Разве я за этим приехал? Только ты один понимаешь меня, Онуфрий. Поцелуй меня, Онуша!

Глуховцев и Григорий Иванович мирятся. Григорий Иванович запевает: «Быстры, как волны…»

Глуховцев кладет голову на стол и горько плачет.

Григорий Иванович (размахивая руками над его головой).

Все дни нашей жизни. Глуховцев (с тоскою). Господи, и петь-то как следует не умеешь!

Онуфрий (подхватывает).

Что день, то короче к могиле наш путь.

В двери показывается Ольга Николаевна. Бледная, вся вытянувшись вперед, с широко раскрытыми глазами она смотрит на плачущего Глуховцева.

Григорий Иванович и Онуфрий (вдвоем).

Ольга Николаевна (бросаясь на колени перед Глуховцевым). Голубчик ты мой! Жизнь ты моя! (Бьется в слезах.) Григорий Иванович (размахивая рукой над их головами).

Умрешь – похоронят, как не жил на свете.

Онуфрий.

Занавес

1909

И.Ф. Анненский (1855–1909)

Родился в семье начальника отделения Главного управления Западной Сибири. В 1860 году переехал с родителями в Петербург. В 1879 году окончил историко-филологический факультет Петербургского университета по специальности сравнительное языкознание. В том же году приступил к педагогической деятельности, которую не прекращал практически до самой смерти. Преподавал древние языки в гимназии Ф.Ф. Бычкова и в Павловском институте, теорию словесности на Высших женских (Бестужевских) курсах, греческую литературу на курсах Н.Н. Раева, работал директором Коллегии Павла Галагана в Киеве, 8-й мужской гимназии в Петербурге и Николаевской гимназии в Царском Селе, затем – инспектором Петербургского учебного округа.

Анненский начинает выступать в печати в 1880-х годах со статьями по филологии и педагогике в основном в «Журнале Министерства народного просвещения» (его первая рецензия на польскую грамматику А. Малецкого была напечатана в марте 1881 года). C 1890-х годов в журнале «Русская школа» появляются его статьи о творчестве русских писателей: Гоголя, Лермонтова, Гончарова, Майкова. В 1890-1900-е годы начинают выходить его переводы трагедий Еврипида.

Первое опубликованное художественное произведение Анненского – трагедия «Меланиппа-философ» (1901), вторая трагедия «Царь Иксиот» появляется в 1902 году. В 1904 году Анненский под псевдонимом Ник. Т-о. выпускает первый стихотворный сборник «Тихие песни», куда входят стихотворения разных лет и стихотворные переводы. В 1906 году он печатает трагедию «Лаодамия» и издает сборник литературно-критических статей «Книга отражения». «Вторая книга отражения» была выпущена в 1909 году. В 1906 году выходит первый том переведенных Анненским пьес Еврипида («Театр Еврипида») с вступительными статьями переводчика. Второй сборник лирики «Кипарисовый ларес» и трагедия «Фамира-кифарэд» были опубликованы уже посмертно. В 1923 году сын поэта В. Кривич издает сборник «И. Анненский. Посмертные стихи», куда вошли все стихотворения, не печатавшиеся ранее.

Анненский вступает в литературу, будучи сложившимся художником слова. Его эстетика формируется под влиянием различных источников и традиций. М.А. Волошин в статье «И.Ф. Анненский – лирик» (1910) прежде всего отмечает его высочайшую культуру и филологический универсализм: «Но можно ли было догадаться о том, что этот окружной инспектор и директор гимназии, этот поэт-модернист, этот критик, заинтересованный ритмами Бальмонта, этот знаток французской литературы, к которому Михайловский обращался за сведениями, этот переводчик Эврипида – все одно и то же лица».