Письма Непокорного. Том 1 (СИ)

В данный момент я лежу на срубленном стволе дерева рядом со своей хижиной из веток и сквозь древесные кроны смотрю долгим взглядом в небо, дрейфующее на Запад -- и мне кажется, мир вздыбливается против течения, неизменно на Восток, с одиночкой на мёртвом древесном стволе, как в первые века навигаторов к их Земле Неизведанной. И мир струится, проплывает мимо моего судна, а я один, недвижный, словно мертвец, словно почка на дереве. Все швартовы отданы и последние одежды брошены на берегу. Я стал утёсом в сердце каменного мира, и нечто трепещет внутри этого камня, в первородном сердце этого мирового дрейфа, как если бы я натянул на себя простыню из камня и молчания, покинув возвышенные нагорные земли Запада, погружаясь телом и членами в Ночь среди лунных скал; только одно -- пульсировать в этой Ночи, и тогда всё ясно, невозмутимо в моём могущественном ночном королевстве, в сердце моей судьбы, самой судьбы. Затем звезда зажглась в небе, подхватив мой корабль, и мы долго смотрели друг на друга, как равный на равного, словно два элемента на заре миров. И нечто во мне, связанное с МОЕЙ жизнью, как ствол дерева с затылком и талией -- нечто во мне сказало ДА, словно в неком таинстве, как будто я объединился с самим с собой, тотально, и в плохом, и в хорошем, выя и чресла, объединённые с этим кораблём, я сам, мой единственный якорь спасения. Затем лягушки и насекомые затянули свою песнь в Ночи.

Так что в моём лесу я действительно нашёл то, что приехал искать. Гвиана exit*. Я покидаю лагерь и отправляюсь болтаться в другие места. Эта жизнь лесного человека ничего мне больше не принесёт, и, как вы метко выразились, я всё равно не смог бы подняться "выше потолка" -- как и вас, меня ужасает любой потолок, сверху или снизу. Мне кажется, я всегда в самом начале себя, одновременно и Прошлого, и Будущего. И больше не знаю, как совместить безусловное Настоящее. Я больше не задаюсь вопросом "что мы ищем?", и мне смешны цели, которых нужно достигать -- мои границы пока ещё позади меня, и единственный вопрос, который заставляет меня двигаться, это -- "что мы можем", он толкает меня снова, и снова, и ещё, и ещё раз...

Кроме того, мне грозило стать государственным служащим девственного леса! Бюро Рудников, взяв меня на "испытательный срок", предлагает мне контракт как "топографу-изыскателю", и ведь именно сейчас, когда я уже исчерпал всю эту ситуацию. Я их проинформировал, что покидаю "Бюро" в конце ноября. (Тем не менее, признаюсь вам, мне доставило удовольствие быть признанным "специалистом"). Я отправляюсь в Бразилию. Здесь легко получить туристическую визу, и оттуда я вам напишу. Я выбрал Баию, даже не знаю, почему, и попробую найти там какую-нибудь работу. А когда надоест, отправлюсь дальше на Юг. Да будет так.

Да, Подруга, вы остаётесь моей наилучшей и единственной подругой, и более глубоко, чем в давние дни, более ощутимо. Но зачем писать эти вещи. Я рад знать, что вы ТАМ, и всё хорошо. Надеюсь, что вы найдёте для меня немного времени и сил, чтобы написать о вещах, которые вы не потрудились высказать.

Я уверен, что напишу вам, но позже. Всё, о чём я должен сейчас рассказать, придаёт значение моей жизни, руководит моей жизнью -- и я не могу проживать эту жизнь по доверенности эпистолярных персонажей. Но однажды я опишу это, опишу в символах, как я коснулся своей реальности, чтобы в свою очередь оставить знаки.

Пишите мне. Безусловно, меня уже не будет, когда вы мне ответите, но просто посылайте свою корреспонденцию на адрес Бюро Рудников. Из Бразилии я напишу в Бюро, чтобы её переслали туда, где застанет меня попутный ветер.

Дружеский привет Максу. Обнимаю вас.

Б.

U

30 октября 51

Господину Директору

Гвианского Бюро Рудников

(Ж. Лабаллери был инженером весьма понимающим и дружелюбным. Между ним и Сатпремом было полное взаимопонимание, не нуждающееся с словах.)

Господин Директор,

Это письмо в подтверждение моего решения покинуть Бюро Рудников в конце ноября.

Я был весьма тронут человеческим, благожелательным приёмом, который вы оказали мне в Кайенне, и тем больше мой стыд из-за того, что я вас покидаю. Также хочу вас уверить, что ни деньги, ни условия труда не были причиной моего отъезда. Я был взят на "испытательный срок". Это также было наиболее приемлемым испытанием для меня самого, испытанием, смысл которого для меня был бы искажён, если бы я продлил его контрактом. Те же причины, которые направили меня в Гвиану, теперь торопят покинуть её, определённо, для новых испытаний.

Простите, что я посвящаю вас во все эти детали, но мне кажется, что я вам в некотором роде должен за столь благожелательный приём, который вы мне оказали.

Прошу вас принять, Господин Директор, выражение моих искренних и преданных чувств.

Б. Ангел.

U

В-глубинах-леса, октябрь 51

Бернару д'Онсие

Дорогой Бернар, твоё письмо прибыло только что с последней лодкой и оставило меня полным тревог. Более серьёзным, чем всё это безденежье, является нехватка терпения, которое у тебя, как я чувствую, иссякло, веры в жизнь, которая, как я предполагаю, заканчивается, и я чувствую, что бессилен тебе помочь. Слава богу, Маник там! Я так счастлив, что она там, что она ВМЕСТЕ С тобой, вопреки всему -- и в этом сакральная причина жить, чёрт возьми! Ты ведь не собираешься, в самом деле, подставить нас с помощью шарика цианида, и если ты считаешь себя таким одиноким, таким свободным от всех привязанностей, чтобы это совершить, то это письмо уверит тебя в обратном, а Маник там для того, чтобы защитить тебя.

Конечно, я могу говорить с уверенностью, поскольку так же, как и ты, долгое время не сопротивлялся зловонной сытости здраво-мыслящих мокриц. И я столь остро разделяю твоё одиночество перед всеми теми, кто нас отвергает, кто нас осуждает -- потому что мы имели мужество попытаться стать счастливыми. Так зачем же оставлять последнее слово за ними!

Временами, о, временами я тоже до жути чувствую это одиночество, и ко мне приходит искушение сбежать и присоединиться к тебе; в такие моменты мне кажется, что нет ничего более важного, более срочного, чем жить рядом с теми, кто вам дорог, рядом с теми, кто держит вас в этой жизни. Но это было бы абсурдным, и я слишком хорошо знаю, что не сумею помочь тебе.

Я размышлял над проектом совместного путешествия по Гвиане -- но я боюсь, что это испытание может оказаться слишком суровым, слишком долгим без Маник, без наших живительных вечеров у маленькой лампы. Я не могу требовать, чтобы ты отправился сюда. Увы.

Так что я не знаю, чего желать для тебя, и здесь коренится моё беспокойство. Впрочем, теперь я больше не пытаюсь желать, я верю в успех, вопреки всему, вопреки тебе. Я считаю, несмотря на беспокойство в отношении тебя, что удача покорится твоему упорству, твоей непринуждённости. И я так одобряю твоё нежелание жить этой жизнью фальшивого веселья, которой живут в Париже, посреди этих унылых мелких буржуа, надеющихся заполнить банкнотами трещины своей души, пытающихся забыть, что в двадцать лет они хладнокровно отреклись от счастья...