Письма Непокорного. Том 1 (СИ)

Да, я нахожу волнующую связь между этим "невыносимым" мальчишкой, которого пришлось запереть в Аббатство Лангонье, того, кого вынуждены были выставлять за дверь в школе Иезуитов, и того, кто страстно бросился на войну. О! давай не будем говорить о патриотизме, я никогда ничего не делал из чувства патриотизма, на войне я лишь нашёл отдушину для моей жажды риска и радостной необузданности. Я никогда не испытывал большей радости, чем та радость, когда приходится ПОСТАВИТЬ НА КАРТУ всего себя целиком одним ударом в одном-единственном акте.

............

Так что мне надоела эта анархия и это глупое интеллектуальное половодье. Мне надоело стремление объяснить то, что необъяснимо. Я слишком хорошо убедился в том, сколь идиотской вещью является эта "охота за Правдой". Единственная правда и единственное действительно ценное произведение искусства -- это то, что мы ДЕЛАЕМ со своей жизнью. Я больше не хочу ни противопоставлять смерть жизни, ни делать жизнь медитацией на смерть. Я хочу быть олицетворением жизни, совсем простой жизни, против смерти. Я хочу быть своим собственным сотворением мира и своим собственным Апокалипсисом. В конечном счёте, что для меня может быть важнее того, что я смогу замесить собственными руками, если я рискну собой и создам что-то в своей собственной коже.

После трёх долгих лет анархии я чувствую в себе огромную потребность в очищении, потребность в ПУСТЫНЕ. После всего этого индийского кишения я нуждаюсь в истинном одиночестве и в возвышенной обнажённости. Я нуждаюсь в бескрайних горизонтах, протяжённых, голых, жгучих.

............

Я начал догадываться об этой потребности на дорогах Афганистана, путешествуя из Кабула в Кандагар, и теперь я весь целиком в этом проекте путешествия в Пустыню.

Я решил -- если мне не помешает какое-либо материальное препятствие -- уехать в Китай по дороге китайских мандаринов*: Тибет, Гилгит, а затем Син-Цзян. Исходным рубежом будет Дели, и я очень надеюсь увидеться с тобой гораздо раньше, возможно, ты решишь поехать со мной, это было бы великолепно. Именно в твоём обществе я хотел бы проделать этот долгий путь. У меня нет особенной "цели". Китай для меня даже не цель. Для меня важна сама дорога, усилие на Пути, снятие покровов и тот человек, которым я стану через совершение этого усилия. Заставить разорваться мою слишком тесную шкуру под огромным пустынным солнцем. Освободиться от этого маленького мелочного Я и позволить проявиться в моих жилах возвышенности истинного одиночества. По сути, Пустыня -- сестра Моря, а я нигде не чувствовал себя таким свободным, таким ЖИВЫМ, как в Море. Ты понимаешь, когда я в Море, я чувствую, как моя жизнь бьётся словно поэма, и я начинаю распевать (фальшиво) -- именно этой радости и этой полноты я ищу.

Нет, Китай меня мало интересует. Когда я завершу поездку, мне останется лишь начинать сначала, всегда начинать сначала, без цели -- ведь единственная цель это внутренний ритм, которому я должен быть верен, предан, это вечная ИГРА, в которой мы ТВОРИМ СЕБЯ.

Бернар, наша единственная сила в том, что мы уверены в том, что умрём. Я понял это на войне, и ты не представляешь, насколько знание этого делает всё простым, лёгким, малозначительным. В конечном счёте, всё, что мы делаем, это продолжаем игры своего детства, но это всегда ИГРА, великая игра. У меня стойкое чувство, что именно таким я теперь и являюсь, таким я был, когда бежал в ланды* играть в "жандарма-вора". Нет или почти нет никакой разницы -- интенсивность и страсть остаются теми же, неважно, идёт ли речь о войне, о Китае или игре "жандармы-воры". Ничто не является "серьёзным", кроме этой интенсивности, прожитой вживую, кроме этой страсти к игре, которая играет сама с собой, до конца, целиком и полностью, без обмана.

Да, я поражён этой непрерывностью, присутствующей в моей жизни под хаотичной видимостью, и мне вспоминаются слова Мальро: "Пусть другие путают отказ сдаться на волю судьбы с мучительным предчувствием неведомого". Нет судьбы, нет случая, есть эта мучительная погоня за самим собой, это непрерывное осуществление себя, это предчувствие своего становления.

Некоторые находят "равновесие" в браке, в системе Образования или в административной работе. Нужно уметь определять людей по свойственному им равновесию. Для меня равновесие в другом, а никак не в двух ногах, твёрдо стоящих на земле.

Итак, дорогой Бернар, через всё это тебе, возможно, откроется то, какому "закону" я принадлежу и какова моя внутренняя необходимость. Говорю тебе, речь идёт именно о необходимости. Это не какая-то идея, которую я пытаюсь осуществить, это моя судьба, которая осуществляет себя.

[фото Сатпрема на яхте на стр. 117 оригинала]

............

Надеюсь увидеть тебя очень скоро и надолго. Эта встреча доставит мне большую радость.

Возможно, я прибуду в Дели раньше, чем закончится февраль.

Со всей моей привязанностью и дружбой.

Б.

U

Пондичерри, 18 февраля [1949]

Клари

Подруга. Со мной приключилась отвратительная "неприятность". Моя поездка накрылась. Я в полной растерянности. Преемник Барона ведёт себя со мной как последний негодяй. По окончании контракта я должен был получить компенсацию в 5000 рупий, вместо этого мне оплатили 500. Обращение в суд заняло бы два года... Следовательно, я оказался выброшенным на улицу с 500 рупиями в кармане, что не очень приятно. Впрочем, ты не представляешь, что мне приходится выносить вот уже три месяца, с момента ухода Барона. Когда кто-то упал, его топчут.

Презрительное отношение людей, оскорбительные листовки, но это пустяки в сравнении с грязным кружением, затаскивающим меня на тот план, на котором я не умею защищаться -- на план административный.

Я не хочу вдаваться в подробности, я лишь хочу поделиться с кем-то тяжестью, которая у меня на сердце. Эта неудавшаяся поездка меня убивает. Я вложил в этот проект всего себя, ты не представляешь, что он значит для меня.

............

Впечатление, что я нахожусь во враждебном мире, окружённый жадными людьми, подсчитывающими, сколько они смогут "вытянуть" из тебя, и плюющими в тебя, когда уже нечего вытягивать. Даже для Приключения нужны деньги, деньги чтобы любить и обижаться, деньги, всегда и повсюду эти наличные. Куда ни глянь, везде мне говорят о визах, паспортах, таможнях, залогах, полисе и квотах эмиграции. Впечатление, что я пойман, словно крыса, и начинаю понимать, что означает эгоизм людей, закрытые лица и враждебные гримасы. Ты понимаешь, Мир ЗАПЕРТ. Места больше нет.

Что делать? куда ехать? Я предпочитаю скорее сдохнуть, чем возвратиться во Францию. Неизвестность. Я ни на что не годен. Могу передвигаться лишь в радиусе пятисот рупий, и вероятно, я присоединюсь к д'Онсие в Дели. Там найдётся какой-нибудь способ -- настолько бестактный, насколько возможно -- перетрясти этих ужасных мещан. (Невозможно понять особу, которая может быть хорошим администратором, главой Бюро Финансов с его рупиями Экономики и уменьшающимся с каждым месяцем жалованьем, и которая при этом пытается содрать с вас несколько сотен рупий и провалить ваше Путешествие)...

Но я не скажу ничего толкового в этом письме. Не хотелось бы, чтобы дело принимало столь скверный оборот. Я просто хотел рассказать вам, как это было. (Я пытался продать свои ковры -- безуспешно. Эти люди торгуются, как свиньи на базаре...) Я отправлюсь из Пондичерри в Дели, как только урегулирую дела Барона, думаю, в начале марта.