Введение в теоретическую лингвистику

Поясним сказанное выше примером. В классической латыни посредством разных флексий различалось шесть падежей (см. табл. 9 в § 7.4.2). С помощью падежей выражались различные отношения между словами во фразе. В более поздней латыни — в результате более широкого использования предлогов и действия определенных звуковых изменений, сокративших число различавшихся флексий, — система падежей постепенно сократилась до двух: именительный (падеж подлежащего предложения) и косвенный (падеж, характеризующий прямое дополнение переходного глагола или существительное после предлога). Именно такую ситуацию мы обнаруживаем в древнефранцузском. Однако различие двух падежей охватывало не все типы существительных (а также прилагательных). Во французском языке древнейшего периода можно выделить три основных класса существительных:

(Различие основ y существительных класса III между формами именительного падежа единственного числа и другими формами объясняется разными путями развития ударных и неударных гласных латыни: chantre восходит к лат. cántor, a chanteur — к cantórem.) Сравнение разных классов показывает, что в классе I наличие/отсутствие флексии s не характеризует формы падежа или числа самих по себе. Только в составе сочетания с другими словами форма murs может быть опознана как форма единственного числа (и именительного падежа) или как форма множественного числа (и косвенного падежа). Напротив, в словах класса II наличие s можно рассматривать как показатель форм множественного числа (portes), а отсутствие s — как показатель форм единственного числа (porte); различие между падежами в формах слов класса II не выражается. В период между XI и XIV вв. французская система словоизменения существительных и прилагательных в основном была выравнена в соответствии с классом II, то есть различие между именительным и косвенным падежами исчезло, и флексия s стала показателем множественного числа. (Несколько дольше различие между двумя падежами в единственном числе сохранялось в словах класса III: chantre : chanteur, maire : majeur, pastre (pâtre) : pasteur и т. п.; однако в конце концов оно исчезло как грамматический признак полностью, оставив в современном французском языке несколько дублетных форм, то есть разных слов с особыми формами единственного и множественного числа.) Такие французские существительные, как fils 'сын', Georges, Louis и т. п., сохранившие в своем составе s старой формы именительного падежа единственного числа, не имеют противопоставленной им формы без s (в старофранцузском в единственном числе противопоставление fils : fil). В результате изменения, происшедшего между двумя указанными периодами, установилась беспадежная система, которая в современной французской орфографии по традиции отражается наличием s у существительных и прилагательных множественного числа.

Теперь можно интерпретировать рассмотренный пример с помощью аналогии Ф. де Соссюра. Налицо два состояния данного языка. Становление второй (более поздней) системы нельзя понять без обращения к первой (более ранней), но факты исторического развития сами по себе очевидным образом не существенны для понимания того, как устроена вторая система. Было бы абсурдно предполагать, например, что во второй системе отношение portes : porte отличается от отношения murs : mur. Каждое состояние языка может и должно быть описано само по себе безотносительно к тому, из чего оно развилось или что может развиться из него. Хотя слова двух состояний языка идентичны по форме (для упрощения изложения мы можем это предположить, пренебрегая фонетическими различиями), грамматические отношения между ними различны. С шахматными фигурами дело обстоит так же: сами фигуры остаются неизменными, изменяются же занимаемые ими места на доске. (В современном французском «позиции на доске» различаются для устного и письменного языков; в устном языке различие между формами единственного и множественного числа если и выражается вообще, то не формой самого слова, а некоторыми другими средствами, такими, как форма определенного артикля, согласование глагола с подлежащим, liaison между формой множественного числа и следующим словом, которое начинается с гласного, и т. д. О том, что структуры письменного и устного французского языка существенно различаются, мы говорили в § 1.4.2.)

Лишь немногие носители языка хорошо знают его историю; все же, изучая язык естественным путем, как это делают дети, люди начинают говорить на нем в соответствии с определенными системными принципами, то есть правилами, внутренне присущими тем высказываниям, которые они воспринимают. Задача синхронического лингвистического описания и состоит в определении этих правил, действующих в языке в некоторый момент времени. (Способ объединения правил в системе описания может отражать те или иные исторические процессы в развитии языка. Если это так, то этот факт весьма важен с точки зрения структуры языка. Однако это не подрывает самого общего принципа приоритета синхронии, поскольку носители языка способны усваивать и использовать правила своего языка без обращения к историческим сведениям.) Что же касается тех немногих членов языковой общности, которые располагают знаниями о предыдущих состояниях языка, то их специальные знания могут отражаться или не отражаться в их речи. В первом случае, когда их речь в некоторых отношениях отличается от речи других носителей языка (то есть более архаична), можно сказать, что они говорят на несколько другом языке, который поэтому лежит вне описания состояния языка в его типичном использовании. Во втором случае, когда специальные знания не оказывают заметного влияния на речь носителей языка, их тем более не нужно учитывать при синхроническом описании. Таким образом, в любом из двух случаев синхроническое описание не зависит от знания истории языка у тех или иных членов языковой общности.

Следствием принципа приоритета синхронического описания обычно принято считать то, что диахроническое описание предполагает предварительный синхронический анализ различных состояний, через которые проходит язык в своем историческом развитии. Поскольку в настоящей книге сравнительно-историческому языкознанию отводится второстепенная роль, мы не будем рассматривать этот вопрос подробно. Однако в этой связи необходимо следующее замечание.

Из удобного терминологического противопоставления синхронического и диахронического описания не следует, что само время является детерминирующим фактором языкового изменения. Строго говоря, изменение языка не является «чистой» функцией от времени. Существует много разнообразных факторов как внутри языка, так и вне его, которые могут обусловить переход от одного состояния языка к другому; сложное взаимодействие этих факторов протекает во времени. Далее, следует иметь в виду, что понятие исторического развития языка (языкового изменения) наиболее плодотворно используется, так сказать, в «макроскопическом» масштабе, то есть при сравнении достаточно удаленных друг от друга во времени состояний языка. Было бы ошибочным полагать, что язык конкретной языковой общности в определенный момент времени абсолютно однороден и что языковое изменение — это просто смена одной неподвижной системы общения другой столь же неподвижной системой общения в некоторый следующий момент времени.