Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческ

Благослови путь ее. Господи, дай ей прийти целою к месту назначения и там выполнить ее тяжелую задачу на благо и пользу России!» [139]

Не правда ли, есть разница в приведенных текстах? Я уж не говорю про «ужасную миссию».

Не будем более томить читателя и назовем цитируемую книгу и ее автора. Во всяком случае того, чья фамилия стоит на обложке, в два раза размером превосходя название. Это некто Анатолий Уткин. А опус именуется стандартно скромно — «Русско-японская война». С многозначительным подзаголовком: «В начале всех бед» ^{130}. Кто бы спорил.

И вообще, не исторический труд — поэма в прозе! Приведенные выше цитаты имеют место на страницах 276–277. А вот что происходит, скажем, на странице 274: «Рожественскому приходилось решать тысячи дел. Он занимался скотом для создания запаса мяса, хлеба и бисквитов (! — Б.Г.), ботинками для матросов, шампанским для офицеров, водки для матросов. И главное, о тоннах горючего, тоннах снарядов, торпед и мин».

Хорошо, хоть офицерам ботинки не требовались — одно шампанское! А вот матросам — и выпить, и в чем походить. Да еще вместо сапог ботинки захотели, канальи!

Я надеюсь, что приведенного достаточно читателю, чтобы понять, что по-русски так не говорит, скорее всего, даже сам А.И. Уткин, а весь труд является плохо переведенной компиляцией какого-то или каких-то зарубежных авторов, пожелавших остаться неизвестными. Чтобы не примазываться, видимо, к чужой славе. Вместе с тем становится понятным, например, почему славный капитан 2-го ранга Семенов обозван у Уткина коммандером, почему цитаты из «Расплаты» даны в обратном переводе на русский, как и приведенная выше цитата из дневников Императора, а контр-адмирал Иессен становится фон Эссеном и в таком качестве участвует в бою при Урусане.

Все сказанное выше не стоило бы и воспроизведения — мало ли кто в наши дни упражняется на ниве отечественной истории, но дело в том, что факты — пусть и плохо переведенные — приводятся неизвестными авторами компиляции иногда весьма и весьма любопытные и в целом совпадают с известными историческими реалиями. Но отчетливо в «англосаксонском» освещении. Понятны становятся ляпы в русской истории, а вот факты, касающиеся их самих и их союзников, «просвещенные мореплаватели» зачастую знают лучше, чем мы. И один из таких фактов имеет прямой интерес для нашей темы.

На странице 374 А.И. Уткиным помещено крайне интересное и малоизвестное свидетельство о том, что известный нам британский наблюдатель на эскадре Того капитан 1-го ранга Пэкинхэм (у Уткина — «капитан Пакинхэм») уже задолго до Цусимы «в своих отчетах в британское Адмиралтейство… давал максимально лестную оценку адмирала Того, по сравнению с которым “даже Нельсон был просто снобом”. Да, японский адмирал — не “полированный болтун… но его великие способности оценит только потомство” ^{131}».

Факт в отличие от младенца в эполетах, несомненно, невыдуманный и весьма многозначительный. Как мы знаем, по совокупности своих доцусимских подвигов на такую оценку адмирал Того близко не мог рассчитывать. И донесения Пэкинхэма явно отдают воспоминаниями о будущем. Так что постараемся этот факт запомнить. Дальше не раз к нему вернемся.

7.2. Что же было на Совещании? Версии

Как мы видели, единственное упоминание об искомом Совещании в дневниках Государя приходится на 25 августа. К этой дате и приурочивают Совещание некоторые историки, на дневники Императора и ссылаясь. Хотя большинство называет, следуя Исторической Комиссии, нереальные 10 и 11 августа.

Далее. Еще менее возможно сказать что-либо конкретное о том, что происходило на этом Совещании. Определенно известно только то, что эскадру на Восток решили послать.

Вот что говорит об этом Совещании в своих воспоминаниях флота генерал, а тогда полковник В.А. Штенгер, который так художественно живописал успех адмирала Ф.В. Дубасова на международном уголовно-правовом военно-морском симпозиуме в Париже, посвященном пресловутому Гулльскому инциденту.

Флота генерал В.А. Штенгер. Подготовка 2-й эскадры к плаванию

Железная воля и железная рука

«Тем временем возник вопрос о назначении Командующего эскадрой, которая уже формировалась для посылки на Дальний Восток… Эскадра усиленно готовилась, и в состав ее зачислялись постепенно, кроме новых, только что выстроенных и еще не испытанных судов, все сколько-нибудь годные для морских переходов суда, включая даже яхту “Алмаз” и крейсер “Светлана”, которые первоначально совершенно не предназначались для боевой службы в эскадре. Надо было, наконец, решить вопрос о Начальнике эскадры, который объединил бы все в своих твердых руках.

Выбор был нетрудный — ни на кого, кроме З.П. Рожественского, в сущности, и указать было нельзя. Говорили еще, правда, про адмиралов Скрыдлова и Бирилева, но серьезно останавливались только на З.П., чувствуя, что вести такую разнокалиберную, наспех изготовленную эскадру в далекие восточные воды может только железная воля и железная рука, а этим обладал, и притом в полной мере, адмирал З.П. Рожественский. Мне привелось в течение 9 месяцев быть его близким помощником, замещая Помощника Начальника Главного Морского Штаба, Адмирала Вирениуса». 

Кто сказал слово?

«…Наконец, момент готовности эскадры наступил. Но у нас, офицеров Главного Морского Штаба, все не было ясного представления, кто же, в конце концов, сказал определенное и окончательное слово о том, что эскадра в таком составе “должна” идти на Дальний Восток. Кладо или общественное мнение? Но этого, казалось, как будто недостаточно! Сам Государь Император? Но для этого у Него не было ни специальных докладов, ни Совещаний, а одному решить такой вопрос, влияющий на исход войны, Ему было бы трудно…

И вот, волнуемый такими вопросами, я вместе со своим ближайшим Начальником Адмиралом Вирениусом спешно составил записку о том — идти ли эскадре или не идти, приведя все соображения как за, так и против, и указал, что настал момент компетентной власти твердо и определенно признать то или другое положение правильным и приказать эскадре без замедления выходить или же отменить ее поход. Записку я лично подал Министру, но дальнейшего движения он ей не дал.

На один из ближайших дней был назначен очередной смотр броненосца в Кронштадте Генерал-Адмиралом Великим Князем Алексеем Александровичем. Я обратился к Министру с просьбой доложить Его Высочеству, не признает ли он необходимым ввиду приближающейся готовности эскадры обсудить еще раз в компетентном Совещании, если возможно под председательством Государя, самый вопрос о том — идти ли эскадре, для какой главной цели и если идти, то когда именно. К этому побуждало и то, что, по достоверным сведениям, не только весь наш Отдел Главного Морского Штаба, но и сам Министр мало был посвящен в планы и намерения Адмирала Рожественского.

Министр встретил мою просьбу неприветливо; долго я убеждал его, и, наконец, он все же признал возможным доложить эти соображения Генерал-Адмиралу в Кронштадте. Адмирал Авелан все возражал мне, что вопрос уже решен и нет основания к нему возвращаться, но никак не мог мне сказать [140] — кем и когда он решен.

На следующий день утром на яхте “Нева” Министр отбыл в Кронштадт. Тотчас после его возвращения я был у него и, к удовлетворению своему, узнал, что на следующий же день в 1 час дня назначено Совещание под председательством Государя в Петергофском дворце. Кто будет приглашен на Совещание, известно еще не было».