От Балаклавы к Инкерману

Рыжов молчит. А ведь он в этот момент единственный хозяин положения и от него, только от него зависело все, что должно было произойти дальше. В скором будущем в своих воспоминаниях Рыжов странно забывает еще больше, к примеру, не помнит номера Донской батареи,{869} которая, по сути, приняв на себя удар, рассеяв англичан, спасла его гусар, нет — не от истребления — от полного позора.

Но хватит прокурорствовать, теперь попробуем стать адвокатами русской кавалерии. Все вышеописанные факторы столкнулись с еще одним фактором, почти всегда гарантирующим успех, порой даже в самой безнадежной ситуации — создание численного превосходства над противником путем концентрации сил на одном самом нужном участке. Примерно то, что сделал еще Эпаминонд при Левктрах.^[37] Похожее произошло во время сражения бесспорно храбрых кельтов с малочисленными римскими войсками при Уотлинг-стрит.^[38]

Что-то похожее не по своей воле, а по воле случая удалось англичанам при Балаклаве. Потому когда исследователи говорят о численном превосходстве русских, позорно бежавших перед кратно меньшими силами англичан, это непрофессионально по меньшей мере по двум причинам:

- никто из нас не может себе даже представить свое поведение, когда на строй обрушивается совершенно неожиданно наваждение в виде окровавленных, распаленных сумасшедшей схваткой кавалеристов, пробивающих себе дорогу выстрелами из револьверов. Не думаю, что у многих хватило бы силы воли и характера выстоять в этой ситуации;

- удар пришелся главным образом по казакам, которые вообще никогда не имели способности к устойчивости против лобовых атак регулярной кавалерии.

Но не будем уж сильно «пинать» Рыжова.

Во-первых, он изначально был «слабым звеном» русского командования в сражении под Балаклавой. Но вот других не было. Да и был он не лучше и не хуже, чем те же самые его противники — Лукан или тем более Кардиган. При атаке Легкой бригады случилось то, что и должно было случиться.

Во-вторых, ничего смертельно страшного не произошло, «…хотя и не входило ни в предварительные планы генерала Липранди, ни в планы командовавшего нашей кавалерией генерала Халецкого, а было просто одной из тех военных случайностей, которые нельзя предусмотреть заранее, нельзя своевременно предотвратить никаким гением».{870}

Вообще в идеальном варианте, как выше мной было предположено, русским гусарам не требовалось выстраивать непреодолимую стену на пути англичан, а вежливо уступить им дорогу. Можно было бы даже отсалютовать храбрецам! А потом перебить. Поодиночке и мелкими группами. Чем и занялся Сводный уланский полк полковника Еропкина с переменным успехом. Будь его солдаты поопытнее, возможно, Теннисон был бы прав, говоря, что все 600 попали «черту в пасть». То есть устроить что-то вроде «парфянской стрелы», как парфяне римлянам при Каррах.^[39]

Забытый герой балаклавского сражения

Мы упомянули один из видов ручного огнестрельного оружия, который в том числе помог кавалеристам Легкой бригады в считанные секунды опрокинуть первую линию русской конницы — револьвер. Именно сражение под Балаклавой, именно атака Легкой бригады стали поистине «звездным часом» револьверов, сделав их невероятно популярными и в армии, и в обществе.{871}

В современной английской военно-исторической литературе иногда говорят, что этот вид оружия стал настоящей панацеей для решения всех проблем ближнего боя в кавалерии.{872}

В сражении при Балаклаве 25 октября 1854 г. револьверы помогали английским кавалеристам разорвать линию русской конницы и после атаки пробиваться обратно. Только благодаря им потери Легкой бригады не увеличились кратно.{873} Свидетельств тому немало. Корнет Кливленд (17-й уланский полк): «Мой револьвер оказался очень полезен для меня».{874} Денис Коннор из 4-го Легкого драгунского полка тоже считал, что большая часть солдат уцелела лишь благодаря тому, что у офицеров оказались револьверы, которые «…оказались гораздо более полезными, чем наши карабины».{875}

Его коллега по полку Роберт Грант почти повторил сказанное: «…Наши офицеры со своими револьверами принесли много пользы. У рядовых их не было. Вообще офицеры сделали много именно потому, что оказались с револьверами. Казаки получали пулю, потому что привычно думали, что после одного выстрела оружие разряжено и можно спокойно приближаться. Несколько противников были отогнаны револьверными выстрелами, когда пытались приблизиться к уже лежащим на земле, надеясь ограбить их».{876}

Револьверные нули проложили кавалеристам путь через русскую батарею и помогли выжить в бою за нее. Судя по всему, стреляли они во все, что видели и что попадалось на пути. Капитан Дженнинс из 13-го легкого драгунского полка только благодаря револьверу прорвался между орудиями. Его пример стал хрестоматийным, войдя в труды по военной истории.

^{Штаб-трубач уланских полков. 1836–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.}

«Говорят, что потери, понесенные легкой английской бригадой, были причинены ей преимущественно штуцерниками, засевшими на окаймляющих северную долину холмах. В том же деле появились в первый раз в европейских войнах револьверы — оружие, имеющее страшное действие. Многие английские офицеры были вооружены ими и воспользовались при атаке «шестисот», особенно во время беспорядочно произведенного отступления. Под ныне умершим полковником Дженнинсом, 13-го гусарского полка,^[40] бывшего в то время ротмистром того же полка, была тяжело ранена лошадь и с трудом продвигалась

вперед, когда на него бросилось трое русских: офицер и два солдата. Дженнинс вынул револьвер и угрозой выстрела удерживал преследователей на некотором расстоянии от себя. Наконец, офицер бросился на него с поднятой саблей; Дженнинс выстрелом уложил его на месте; тогда оба солдата прекратили преследование, и он добрался благополучно до своих. Было и еще несколько подобных случаев в эту войну».{877}

Револьвер Адамса в руках капитана Лоу спас ему жизнь, когда его одновременно атаковали с разных сторон. Он выстрелил в нападавших справа и слева, а нападавшего с фронта отбросил его конь, который хотя и был ранен пулей в челюсть, вынес капитана из боя.

Таким образом, судя по всему, скорее не сабля, а револьверы были основным оружием британцев в этом сражении. Многие кавалеристы использовали их как «оружие последнего шанса» и погибали с ними в руках. Убитого капитана Гуда{878} видели в последний раз окровавленного, но с револьвером в руке, когда он уже прорвался через линии русской кавалерии, но был сбит с лошади и сидел на земле.{879} Видимо, барабан револьвера был пуст, а снарядить его не было уже ни сил, ни времени.

Лейтенант Филипс (8-й гусарский полк) прорвался к своим через русских улан при помощи револьвера и сражавшегося рядом рядового Брауна.{880}

Лейтенант 11-го гусарского полка Данн (канадец, будущий кавалер Креста Виктории) столкнулся с проблемой сложности перезарядки. В результате, расстреляв все патроны, имевшиеся в барабане его револьвера, он просто швырнул его в наседавших русских гусар и дальше защищал свою жизнь с помощью сабли. Из револьвера он, правда, ни в кого не попал.{881}

^{Рядовой уланских полков. 1852–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.}

Лейтенант Джервис (13-й легкий драгунский полк), судя по семейным воспоминаниям, почти все сражение действовал исключительно револьвером Кольта.{882}